Читаем Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре полностью

Такой специфический, локализующий поворот к транскультурным взаимосвязям с их противоречиями и неравномерностями связан с обращением к критической компаративистике и поэтому чреват методическими и методологическими последствиями. Так, проблемы релятивизма, вопросы сравнения, сходств и различий не только возникают как методические вопросы, но и формулируются в контексте политики исследовательских установок.[1236] Перед науками о культуре стоит задача – при всей сложности ее реализации – сформировать категории и методы исследования, не только несущие на себе отпечаток западной традиции, но и те, которые еще предстоит разработать, исходя из «глобальной коммуникации»,[1237] не свободной от отношений господства. Это затрагивает и процессы научной канонизации, а в особенности – вопрос об универсализируемости европейских (научных) категорий и о необходимости их критического переосмысления в аспекте их «кросс-категориального перевода». Действительно ли категории анализа настолько зациклены на европейском культурном пространстве, что лишь с большим трудом переносятся на другие культурные контексты? Насколько действительно следует в ситуации «глобальной коммуникации» ставить под вопрос собственные исследовательские понятия? Как видно, «глобальный поворот» стимулирует готовность самих культурологических категорий к переводу.[1238]

Такой выходящий за пределы культур поворот не только расширяет сферу научных изысканий, например выводя региональные исследования на уровень глобальных сопряжений, интернациональных взаимосвязей или конфликтов. Речь идет прежде всего о новой, транскультурной установке анализа, демонстрирующей локальные и региональные взаимосвязи. Четкие стимулы здесь исходят от самых разных подходов транснациональной историографии, от транскультурной социологии или социологии мирового общества в контексте «глокального (!) исследования культуры»,[1239] от транснационального сравнительного литературоведения в контексте новейших мировых литератур – вплоть до транснациональной этнологии, которая перед лицом «раздробленного мира» способна стать «интенсивной этнографией во множестве локаций»,[1240] «мультилокализованной этнографией»[1241] в мультиполярном мире.

Грубый набросок возможных основных осей или проблемных «фронтов» дальнейшего профилирования культурологической рефлексии – и в заключение это следует еще раз подчеркнуть – доказывает, что они, как и сами культурные повороты, не уводят от дисциплин. Они образуют буквально резервуар содержательных и методических импульсов и возможных ракурсов, реализующихся лишь тогда, когда будут переработаны дисциплинарным аппаратом и внедрены в конкретную дисциплинарную работу. Они также показывают, насколько плодотворным или даже необходимым может оказаться помещение отдельного дисциплинарного исследования в те или иные смежные теоретические и дискурсивные контексты, а также в контексты социальных тенденций. Сам «расколотый мир» диктует необходимость таких попыток определить верный ориентир среди всех возможных.

Клиффорд Гирц, интерпретативный поворот которого положил начало всей цепи этих новых культурологических ориентиров, исходил еще из довольно целостной культурной системы значений, а теперь столкнулся с «раздробленным миром». По его оценке, современные общества и культуры после распада политических блоков и национальных государств находятся в состоянии, характеризующемся крайне сложными связями и различиями. Кажется, «размывания жанров» здесь уже недостаточно – требуется скорее «бурение», позволяющее проникнуть в самую глубь политики культурологических категорий и концепций. С точки зрения Ульриха Бека, это может привести к «методологическому космополитизму», что равносильно «культурологической смене парадигм».[1242] Клиффорд Гирц задается вопросом в аналогичном направлении: как может культурологическая теория развить язык, которому было бы под силу совладать с «упрямыми особенностями» культурной ситуации в современном мире? «Теория должна сначала справиться с упрямыми особенностями, характеризующими нашу эпоху, но в этом ей чаще всего мешает ее язык, привыкший скорее обобщать, нежели разделять. Доступные жанры описания и суждения не особенно годятся для многообразного, смешанного, неравномерного, переменчивого и непоследовательного мира, в котором мы живем».[1243] Это значит, с культурологическим словарем, до сих пор ориентирующимся на общности и смысловые взаимосвязи, здесь не преуспеть; следует находить измененные аналитические категории – и, разумеется, не только ввиду культурных «особенностей», но и ввиду культурных конфликтов. Именно дифференциация «поворотов» служит предпосылкой многослойного транскультурного «поворота» аналитического словаря культурологии к понятиям и выражениям, обозначающим связи и отношения,[1244] в первую очередь – к новым переводческим понятиям, которые включаются в межкультурные научные дискуссии, но и получить которые можно тоже поначалу из этих дискуссий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Дворцовые перевороты
Дворцовые перевороты

Людей во все времена привлекали жгучие тайны и загадочные истории, да и наши современники, как известно, отдают предпочтение детективам и триллерам. Данное издание "Дворцовые перевороты" может удовлетворить не только любителей истории, но и людей, отдающих предпочтение вышеупомянутым жанрам, так как оно повествует о самых загадочных происшествиях из прошлого, которые повлияли на ход истории и судьбы целых народов и государств. Так, несомненный интерес у читателя вызовет история убийства императора Павла I, в которой есть все: и загадочные предсказания, и заговор в его ближайшем окружении и даже семье, и неожиданный отказ Павла от сопротивления. Расскажет книга и о самой одиозной фигуре в истории Англии – короле Ричарде III, который, вероятно, стал жертвой "черного пиара", существовавшего уже в средневековье. А также не оставит без внимания загадочный Восток: читатель узнает немало интересного из истории Поднебесной империи, как именовали свое государство китайцы.

Мария Павловна Згурская

Культурология / История / Образование и наука