Культурный дневник 16.01.2014- 18.06.2013

Найти общий язык с бесконечными любителями перестройки было не так уж просто. Помню, как я, вызвавшись показать город юному репортеру модного в те годы журнала Face, приехавшему фотографировать красивых молодых людей, привел его на нелегальную демонстрацию еврейских отказников у Смольного, и юный хипстер чуть не упал в обморок, увидев караваны черных "Волг", готовых немедленно увезти его в сибирский ГУЛАГ.

Среди примечательных экспонатов выставки в Тициановском зале был "Ноль-объект" Тимура Новикова – один из многих ноль-объектов. Можно даже сказать, бесчисленных, потому что ноль-объектом (вывернутым наизнанку черным квадратом) можно назвать любую дыру. Первый ноль-объект, напугавший советскую цензуру, и был просто дырой, но вариант из коллекции Африки сделан из черного бархата, так что вполне достоин вечности.

Движение "новых художников" началось с подпольной галереи "Асса" – принадлежавшей Тимуру Новикову комнаты в полурасселенном муравейнике на улице Воинова, возле зловещего Большого дома, где под кровавыми сапогами безвинная корчилась Русь. Я жил по соседству и пару раз бывал у Тимура: помню аффектированных  молодых людей, которые у него собирались, и их странные наряды: один приметный юноша ходил в котелке и с тросточкой, словно хлыщ из водевиля. Фильм Соловьева "Асса" этот мир и прославил, и похоронил, подполье исчезло вместе с отменой запретов. Фильм забылся совершенно, в памяти осталась только одна сцена: на премьере на полу лежал портрет Брежнева, и гости его топтали. Это было отважно до невозможности.

В тот же день, когда я ходил в Тициановский зал, Виктор Резунков подарил мне собрание сочинений еще одного человека из той эпохи и примерно того же круга – Андрея Изюмского (на одной из фотографий в конце книги он запечатлен с Тимуром Новиковым). Я познакомился с ним в 1986 году, когда работал ночным сторожем на заводе имени Котлякова. Место было довольно мрачное, напротив полузаброшенного Смоленского кладбища на Васильевском острове. На погосте собирались сатанисты: однажды я видел сборище мрачных людей в черном, проводивших за полночь какой-то гнусный ритуал, наутро от них остались огарки и куриные кости. Часовня Ксении Блаженной, возвращенная РПЦ, была окружена хмурым забором, в щели которого студентки втыкали записочки с просьбой помочь на экзаменах. Место было безрадостное. Моя сменщица, поэтесса Людмила Арцыбашева, написавшая стихотворение "Да, ведьма я, колдунья я...", вскоре повесилась, впав в депрессию, но мне было все нипочем: днем я спал, а ночью сторожил огромный склад и перепечатывал на машинке огромнуюантологию неофициальной поэзии "Острова".

Работа ночным сторожем изрядно расширила мой кругозор. На складе хранились неподъемные стальные конструкции и какие-то трубы, но было в моем ведении и настоящее сокровище: огромная цистерна с ацетоном. В одну из первых ночей в сторожку постучалась странного вида молодая пара. "Можно отлить ацетончику? Срочно нужно – делаем стенгазету!" Я, разумеется, позволил, хотя и не понял, как можно приспособить ацетон для журналистского творчества. На следующую ночь появился сухощавый человек и снова потребовал ацетон, предложив в качестве оплаты рубль. Гонорар я не взял, но к цистерне жаждущего подпустил. Потом приходили еще и еще люди, и я никак не мог взять в толк, что за стенгазеты они выпускают в три часа ночи. Наконец Андрей Изюмский открыл мне глаза: все мои ночные гости были наркоманами и в ацетоне нуждались для изготовления опия из маковой соломки.

Андрей был старше меня и во многих отношениях гораздо опытней. У него были две наставницы: поэтесса Кари Унксова и ее подруга Людмила Кузнецова – богемная московская дама, бывшая жена заместителя министра иностранных дел СССР, ставшая диссиденткой – такой видной, что гэбисты сожгли ей квартиру. В мемуарном очерке Андрей рассказывает, как при обыске она на три четверти высунулась из окна и вопила: "Меня держит за ноги лейтенант Сайдаркулиев!"

Благодаря Кузнецовой и ее подругам Андрей стал сторонником самого радикального феминизма, о котором в СССР тогда почти никто не слыхивал. Помню, он ошарашил меня рассказом о будущем, где женщины победят и будут разъезжать по улицам на танках и стрелять по мужчинам. Почему-то себе он отводил роль танкиста, а не жертвы.

Андрей писал стихи, в которых смешались его увлечения – буддизм, христианство и феминизм, и сочинял песни:

Летает тучный пух над тучным садом

Бредут домой коровы тучным стадом

Пастух играет прислонясь к роялю

Безмерный день – он ждет тебя вдали