Культурный дневник 16.01.2014- 18.06.2013

Не менее замечательная параллельная история стала известна только сейчас, когда в издательстве "Водолей" вышло собрание сочинений Артура Хоминского "Возлюбленная псу". Псу – это дательный падеж, у героини поэмы сложные отношения со "всем собакам Собакой", а имя Артура Хоминского до недавнего времени не было известно даже самым дотошным  исследователям литературы первых десятилетий прошлого века. В 1907–1916 годах Хоминский выпустил в Звенигородке и Киеве крошечными тиражами шесть сборничков стихов и прозы. Они остались незамеченными – во всяком случае, ни одной рецензии разыскать не удается. Ничего не известно и о судьбе автора, предположительно можно установить только год его рождения – 1888. Документально подтвержден лишь один факт: в феврале 1912 года Хоминский написал письмо Александру Блоку, признался в страстной любви к его стихам и сообщил о готовности прибыть в Петербург и выразить "беспредельное восхищение лично". Второе письмо Хоминского, сохранившееся в архиве Блока, свидетельствует о глубоком горе: он прибыл в Петербург, пытался навестить своего кумира, но получил от ворот поворот. "Считаю ваше обращение со мной странным и незаслуженным, если не сказать некорректным и диким", – так завершалось письмо из Киева, полученное автором "Снежной маски". Блок ошибся: нахальный поклонник был замечательным писателем, намного опередившим свое время. Правда, узнали мы это только сейчас, сто лет спустя.

Первые стихотворения Хоминского не свидетельствуют о большом таланте, это подражания символистам, в первую очередь тому же Блоку. Но вскоре он переходит к макаберным пародиям:

Отчасти похожа река на картину,

И те же древесные своды;

Но только к концу сентября я покину

Покрытые плесенью воды.

 

Воровка залезла в купальную будку,

Мой месяц хохочет над злом,

В кустах я приметил домашнюю утку,

Эх! дернуть ее бы веслом!

В том самом 1908 году, когда Муни пишет "Месть негра", Хоминский приступает к работе над главным своим сочинением под названием "Уют Дженкини", повестью в высшей степени странной и с каждой страницей становящейся все диковинней. Ее герой Тальский, мечтающий стать "членом Общества Стояния на Перекрестках", начинает свою одиссею с запоминания прекрасных фраз вроде "Молодая, безупречная девочка стоит над кровоподтеком", а потом отправляется в странствие по жгучим российским полям.

     Когда Тальскому предстала ломка старых понятий и идеалов, он почувствовал, что связывающие его с прошедшим воспоминания потеряли всякий смысл и лопнули брызгами раздувшегося мыльного пузыря.

    Быть может, он любил одну женщину, но она умерла от воспаления левого легкого, и ее любовь его теперь грела, как огонек папиросы за версту.

     И ему стало скучно, страшно скучно…

    Он пошел на берег озера; оно было синее, как мысли поэта, и глубокое до невозможного.

    У берега сидело три волка. Они ели зайца. Матери не было, она умерла за год до их рождения, испугавшись декадентской луны.

   Но, поссорившись из-за ног замученного зверька, они перегрызлись и съели друг друга так, что от них остались только хвостики. Двое были – белые, а третий – как снег.

    А их тени жалобно выли по уходящей жизни и ее вечному наслаждению.

   Далее на берегу совершались сцены из народного быта.

   Мужики пили водку, скверно ругая ободранных ребятишек, которые, пообедавши, ели хлеб.

    Си-бемольную ноту выводил кулик на песчаной отмели, и рядами лежали недвижные и холодные, как северные женщины, раковины.

    Жизнь, эта вечная жизнь!