Культы леса и поля

Вертер встречает старого священника на его дворе, усыпанном орехами: «Старик совсем повеселел, и так как я не преминул восхититься красотой ореховых деревьев, дающих нам такую приятную тень, он, хоть и не без труда, принялся рассказывать их историю. «Кем посажено старое, мы толком не знаем, – сказал он. – Кто говорит – одним, кто – другим священником, а вон тому молодому дереву ровно столько лет, сколько моей жене, в октябре стукнет пятьдесят. Отец ее посадил деревцо утром, а в тот же день под вечер она родилась. Он был моим предшественником в должности, и до чего ему было любо это дерево, даже не выразишь словами, да и мне, конечно, не меньше. Жена моя сидела под ним на бревне и вязала, когда я двадцать семь лет тому назад бедным студентом впервые вошел сюда во двор».

Вертеру тоже полюбились эти деревья, и позже, когда жена нового пастора решила перестроить это место, так как там было неуютно, он впал в неистовство: «Я вне себя от бешенства! Я способен прикончить того мерзавца, который нанес им первый удар. Если бы у меня во дворе росли такие деревья и одно из них погибло от старости, я бы горевал всей душой, а чему мне теперь приходится быть свидетелем! Одно только отрадно, дорогой друг! Есть еще человеческие чувства! Все село ропщет, и, надо надеяться, пасторша почувствует на масле, яйцах и прочих приношениях, какую рану нанесла она своему приходу. Ибо зачинщица всему она, жена нового пастора (наш старик уже умер). Хилое, хворое создание, имеющее веские причины относиться неприязненно к миру, потому что она-то никому не внушает приязни. Она глупа, а мнит себя ученой […] Только такая тварь и могла срубить мои ореховые деревья. Подумай, я никак не могу прийти в себя!.. От палых листьев у нее, видишь ли, грязно и сыро во дворе, деревья заслоняют ей свет, а когда поспевают орехи, мальчишки сбивают их камнями, и это действует ей на нервы, это мешает ее глубоким размышлениям…»

Но перейдем от Гете к еще одному знатоку народной жизни. Петер Розеггер в своей работе о народных обычаях Альп «Gestalten aus dem Volke der österreichischen Alpenwelt’ (стр. 280 и далее) рассказывает о зажиточном крестьянине в Хагенцвейге на Эбене, который получил фамилию по названию своего имения. Его также называли Линденбауэр – то есть дословно «липовый крестьянин», так как на углу возле его закромов стояла большая липа. По этому признаку можно было его опознать, и проходящий мимо путешественник, торговец дровами или скотом мог сказать, что его двор – это «двор, у которого стоит старая липа».

Под этим деревом деревенский священник собирает детей с округи и проповедует им. За ним, на скамейках, составленных вокруг ствола, вечером священник сидит с семьей. Это дерево было дорого его родителям, и крестьянин почитает его чуть ли не с религиозным рвением. Отвар из его листьев он пьет как незаменимое универсальное средство от всех болезней, и, умирая, он завещает своему сыну беречь эту старую липу, которая должна защитить, если придет беда.

Сын наследует почтение к дереву, также пьет отвар из его листьев – липовый чай – и в случае неурожая он не решается продать это дерево на дрова за 45 дукатов, до того без сомнений продав позолоченный флюгер с крыши.