Купание голышом

— Он забрал деньги. Деньги Реда, — задумчиво произнес Тул.

— Вот молодец.

Корбетт попытался осмотреть пулевое ранение, но Тул отбросил его руку.

— Почему он в тебя стрелял? — спросила Джои.

— Решил небось, что я буду палить в него.

— А ты собирался?

— Еще бы, но потом передумал. Это-то меня и бесит, — кисло сообщил Тул. — Тока я надумал поступить по-доброму, по-христиански — оставить парня в покое — и чё? Он всаживает в меня пулю!

Странахэн надевал одежду и плащ-дождевик. Корбетт показал ему девятимиллиметровую «беретту», добытую из кармана Тулова комбинезона.

Странахэн опустошил патронник, вынул обойму и протянул пустой пистолет Тулу. Тот выбросил «беретту» в воду.

— Вся отсырела, — объяснил он. — Видите его где-нибудь?

Джои помотала головой. Она стояла подбоченившись и пристально вглядывалась в сплошной мрак. Молнии на время прекратились, и разглядеть вдали маленький катер стало совсем невозможно.

— Мик, надеюсь, ты был прав, — сказала она.

— Не волнуйся. Он в прошлом.

Тул с трудом поднялся на ноги.

— Отвези мя на материк, и будем считать, что за то, у дока в доме, мы в расчете. За то, что ты врезал мне по горлу и все такое.

— Это самое меньшее, что я могу сделать, — согласился Странахэн.

Они с Корбеттом помогли Эрлу Эдварду О'Тулу забраться в ялик, который опасно накренился под его весом. Джои побаивалась к ним присоединяться, но другого пути из Стилтсвиля не было.

Корбетт раздал спасательные жилеты. Тул в свой не влез.

— Пора мне перестать жрать чипсы, — сказал он.

Даже в ночном сумраке Джои видела тонкую темную струйку из-под его руки. Когда она посоветовала ему отправиться прямиком в госпиталь, он резко засмеялся.

Ялик ковылял так неуклюже, что одной норовистой волны хватило бы его затопить. Никто не двигался, пока Странахэн медленно вел лодку к западному берегу Ки-Бискейн. Поездка была мокрой и дикой, но все исправилось, едва они достигли канала Пайнс. Они оставили Тула на заднем дворе какого-то миллионера, недалеко от бульвара Крандон.

— Займись пулей, — посоветовал Корбетт.

Тул печально улыбнулся, словно это его тайная шуточка.

— Я так и не понял, чё вам было надо, ребята, — сказал он. — Вы с этой вашей сделкой чё хотели-то?

— Спроси у них. — Корбетт указал на сестру и ее сообщника.

— Ответственности, — сказал Мик Странахэн.

— Конца, — сказала Джои. — Может, спокойствия на душе.

Тул раздраженно хлопнул в ладоши:

— Да бросьте вы! В жизни так не бывает!

— Иногда бывает, — возразил Странахэн.

Тридцать

Чарльз Перроне спал в собственной постели, обнимая чемодан. Он проснулся перед рассветом, разжевал пять вишневых подушечек маалокса, бросил в бумажный пакет зубную щетку и три пары чистого белья, после чего сел писать предсмертную записку.

«Всем моим друзьям и любимым, — без малейшей иронии начал он.

Жизнь в одиночестве невыносима. Каждый новый рассвет напоминает мне о моей драгоценной Джои. Хоть я и старался держаться, боюсь, это невозможно. Я цеплялся за надежду, сколько мог, но теперь пора признать ужасную правду. Она никогда не вернется, и это моя и только моя вина — как мог я выпустить ее из виду в ту дождливую ночь на море?

Я молю всех вас простить меня. Как бы я хотел сам себя простить! Сегодня ночью я воссоединюсь со своей любимой, чтобы мы смогли обнять друг друга на пути в иной, лучший мир.

Приготовьте мой костюм лебедя.

Ваш в горе, доктор Чарльз Перроне».

Чаз предвидел, что его искренность окажется под вопросом, как только Джои выйдет из тени и отправится в полицию. Он тщеславно надеялся, что душераздирающая прощальная записка вызовет сомнения в ужасной истории его жены и даст ему время смыться. Яркие фразы он, разумеется, надергал с интернет-сайта, посвященного знаменитым предсмертным словам и запискам. Чазу особенно нравилась последняя фраза, которую предположительно произнесла в 1931 году балерина Анна Павлова, перед тем как покинуть этот бренный мир.