Купавна

— Да что ж ты, Мариночка, сразу не сказала?

— Зачем? — поникла она. — Кому он такой нужен?.. Мне лишь…

Дружба повернулся к отцу Марины Остаповны, нервно зашевелил губами, с волнением спросил:

— Ты ли это, Остап?

Мир вокруг меня загудел и завертелся волчком. Я не знал, как быть, а Градов, подсев к столу Остапа, стал гладить его по голове, точно встретил самого родного и близкого человека.

— Пришел… Нашелся… Нашелся-таки без вести пропавший, — бормотал он.

Марина Остаповна вяло, вымученно улыбнулась. Дружба вдруг подхватился с места, коршуном налетел на нее:

— Ты что ж такое делаешь?!. — Он едва не задыхался. — Нет, ты лучше скажи: какая необходимость приспела тебе поить человека?! Да еще батьку родного!

Видать, и ей стало невмоготу дышать — дала волю слезам, заголосила:

— Аж ни капелюшечки!.. То ж одна водичка у него… Попробуйте сами, если мне нету веры… Ей-богу, водичка наша, сама из криницы брала…

Жизнь человека полна неожиданностей. Но неожиданный трагедийный поворот в судьбах этих людей потряс меня до глубины души. Он же, Николай Васильевич, еще не верил:

— Говоришь, сама брала… Из криницы?..

Марина Остаповна подошла к нему, приникла лицом к его груди.

— Ночью сильно гремело в небе… Проснулся батько… не в своем уме…

— Ваш отец грозы боится?! — некстати вырвалось у меня.

Она отпрянула от Градова, возразила в беспокойном раздумье:

— Не то… С вечера кино по телевизору пускали, про войну… А теперь… ни-ни! Не допущу татусю к этой машине. Лучше поломаю ее… Хоть единое словечко услышит Остап Митрофанович про войну, так и бьет его лихоманка… На дворе гроза, небо грохотало, горело с края до края, а он глаза страшно выкатил, криком кричал: «Так их, распронатаких, так проклятых фашистов!..» А потом, как рассвело да в небе поутихло, горилки приказал подать. «На рожу мою не гляди, сказал, а подавай за всех безвинно страждущих». Да какая же ему, бедолаге, горилка?! Сами видите, какой он… и от водички из криницы…

Она плакала, утираясь фартуком. Николай Васильевич с горестью смотрел на Остапа Митрофановича, уснувшего за столом.

Мои мысли неприятно для меня самого выстроились в холодный логический ряд: отец Марины Остаповны в результате какой-то трагедии лишился рассудка, ему стало безразлично горе близких людей, он перестал понимать, что является причиной их душевной боли, а человек, который утратил способность понимать чувства других, невольно выпадает из социальных связей и совершенно теряет себя как личность…

— Давно болен ваш отец? — спросил я, выждав, когда Градов и Марина Остаповна поуспокоились.

— В больнице сказали, что с войны это у него. В плену он был. Вторая неделя пошла, как его привезли да под расписку в руки мои сдали. С конца войны запрашивала о нем. — Она посмотрела на Градова. — Вместе с Николаем Васильевичем куда только не писали! Один приходил ответ: «Пропал без вести». А тут в одночасье привезли. Отыскался мой татусь. И кто бы вы думали помог?.. Да школяры! Недаром следопытами величаются… Мыслями видела я его далеко, верила — живой он, а не предполагала, где находится. А татусь оказался рядом, в Херсоне нашелся.

— А так-так! Выходит, Мариночка, спасибо надо сказать детишкам, — с большим чувством произнес Николай Васильевич.

Остап Митрофанович оставался как бы в стороне, умышленно не тревожимый нами, — пусть отдохнет после грозовой ночи. А мы снова присели за стол. Присела с нами и Марина Остаповна.

— Юные следопыты продолжают находить все новых людей, — сказал Дружба. — По какой же метке, Мариночка, нашелся Остап Митрофанович?

— Недавно где-то на рыбалке школьники наши встретили какого-то старичка с самодельной табакеркой, — ответила она. — Ну так вот случилось: привлекла та табакерка внимание ребятишек. Сказывали, уж больно красива та поделка. Полюбопытствовали, попросили в руки им дать. И прочитали на внутренней стороне крышки выцарапанную надпись о том, что табакерка та солдата Остапа Оверченко, 1914 года рождения, И еще там было нацарапано: «Закури и вспомни, боевой товарищ!» Рыбаком оказался бывший санитар психиатрической лечебницы в Херсоне. Он давно вышел на пенсию и объяснил ребятам, что табакерка та у него находится от больного с 1945 года. Так от этого старичка и стало известно: жив Остап Митрофанович, но до сего дня пребывает в лечебнице, так как позабыл место, где появился на свет.