Купец и русалка

Да и разве по любви вышла она, восемнадцатилетняя, за купца Хрящева? Разве это при его появлении начинало биться её молоденькое сердце и так ударяться о ребра, как волны о борт корабля? Познакомили их, как водится, на одном из музыкальных представлений в доме всё тех Рябужинских, которые жили на широкую ногу и старались подражать модным дворянским обычаям: приглашали музыкантов и устраивали вечера, а иногда даже и с танцами, на которых невесты под присмотром недремлющих мамаш своих приезжали разодетые с купеческой пышностью, завитые, в высоких перчатках. На этих, как говорили знаменитые московские свахи, «девичьих смотринах» молодые, а то и не очень молодые, порою даже и вдовые купцы присматривали себе будущую супругу. Плясали кадриль, реже полечку, но у Рябужинских случалась мазурка, а даже в последнее время и вальс, такой томный, страстный, такой весь телесный, что даже во сне очень многие девушки потом ощущали на лбу и щеках мужское, горячее, как у собаки, дыхание. Сердце начинало колотиться у Татьяны Поликарповны Хрящевой, в девичестве Алексеевой, когда в гостиной зале появлялся повеса, младший из сыновей Рябужинских Павел Петрович, от скуластого, с мягкими плотными бакенбардами лица которого было не оторваться: такой он красавец. Да и не в одной красоте только дело. Была в глазах у Павла Петровича обволакивающая душевность, что-то простодушное и одновременно страстное, что выдавало в нём человека, не похожего на остальных. Чувствовалось, что он и прислугу зря не унизит, и лошадь кнутом не ударит, и скупости в нём никакой, одна широта. Татьяна Поликарповна слышала от свахи, что Павел Петрович – совсем «пропащий», живет с иностранкой, с приезжей «мамзелью», какая его обирает до нитки, и он весь в долгах, потому что родитель ему не дает никакого кредиту. Однажды, еще до того, как она стала невестой Хрящева, Павел Петрович, слегка раздраженный и грустный (с мамзелью, наверное, поссорился) пригласил Татьяну Поликарповну на вальс. Обычно она танцевала прекрасно – легка была и грациозна, как козочка, – но тут, оказавшись так близко от него, чувствуя его горячую и всё-таки деликатную ладонь на своей талии, задрожала, вспыхнула, отодвинула было своё лицо от его подбородка и тут же приблизила снова, запуталась, и он, наклонившись, сказал ей так ласково, как батюшка в детстве:

– Да вы не волнуйтесь.

Тогда она вдруг успокоилась, положила на его мускулистое плечо свою левую руку, и так понеслись они, так полетели, как будто бы прочь уносимые ветром. Никогда не было в жизни Татьяны Поликарповны ничего прекраснее этого вальса. И не было и не могло даже быть. Подведя её обратно к плюшевому диванчику, Павел Петрович, откланявшись, исчез и больше уже не появлялся. Но поздно вечером, едучи с мамашей в коляске и слушая монотонные её наставления, Татьяна Поликарповна закрыла глаза, чтобы ничто не мешало ей снова и снова слышать мягкий глубокий голос и чувствовать руку, невольно прижавшую её еще крепче, потому что при той скорости, с которой они летели, Татьяна Поликарповна могла бы легко оторваться, как листик от прочного, сильного дерева.

Слова «влюбиться» не знали в доме купца Алексеева. Не было такого слова. Но что же происходило с Татьяной Поликарповной, что же происходило, если после этого вальса голова её не переставала кружиться от счастья, а сердце стучало, стучало о ребра, как волны о борт корабля? Она даже внешне и то изменилась: осунулась и побледнела. Через неделю, на Масленицу, приехал к ним в гости медлительный Хрящев, тяжелый, массивный, с приятным лицом, но весь ей чужой, до последней кровиночки. Сидел очень долго, молчал, громко кашлял, сморкался в платок, но смотрел на неё с таким интересом, как будто на ярмарке старается выбрать кобылу покрепче. И выбрал. И после поста обвенчались.

Добрая душа была у молодой жены купца Хрящева, поэтому она готовилась как можно сильнее полюбить своего мужа и не стать для него обузой. Когда в самую первую ночь остались они в заново перекрашенной спальне и Татьяна Поликарповна робко застыла у зеркала, отражаясь в нём кружевным локтём, немного плечом и немного затылком, а Хрящев снимал сапоги и кряхтел, она почувствовала такой страх, что вспомнилась ей Либертата, святая, которая так испугалась замужества, что стала просить, чтобы Бог ей помог его избежать любым способом.