Курс на Юг

Жаловаться на обращение поводов у Серёжи не было. Его безотказно снабжали свежими газетами и книгами из гарнизонной библиотеки; еду приносили из офицерской столовой; а напитки, в том числе и крепкие – из личного погреба коменданта. Прогулки дозволялись во всякое время – правда, только в пределах крепости и в сопровождении пожилого усатого унтер-офицера, вооружённого револьвером. Во время прогулок Серёжа, к своему удивлению, ни разу не встретил своих перуанских товарищей по несчастью; когда же он поинтересовался их судьбой, лейтенант-чилиец разъяснил:

пленные офицеры дали слово чести, что не предпримут попыток побега, после чего им было разрешено проживать в городе, на съёмной квартире. Если оficial ruso [22] захочет последовать их примеру, ему следует обратиться к коменданту крепости. Сделать это можно в ближайшее время: комендант устраивает по случаю близкого Рождества праздничный обед, и просит сеньора сapitán de fragata оказать ему честь, присоединившись к этому скромному торжеству.

Ждать Рождества не пришлось. На очередной прогулке Серёжа поднялся на крепостной вал, обращённый в сторону океана. Часовой, прохаживавшийся возле орудий с винтовкой, замечания ему не сделал, и пленник стоял, подставив лицо вечернему бризу, пока это уединение не нарушил подошедший адъютант. Он сообщил, что «дон Гальвес хотел бы побеседовать с сеньором оficial ruso – и если тот не имеет ничего против, то пусть последует за ним.»

Комендант принял Серёжу весьма любезно. Осведомился, нет ли жалоб и пожеланий, на что тот ответил, что жалоб не имеет, что же касается пожеланий – то хотел бы как можно скорее увидеться со своими подчинёнными, так же пребывающими в этой крепости, и убедиться, что они содержатся в приличных условиях. Всего их трое, те, кто уцелел при гибели торпедеры: унтер-офицер Дырьев и ещё двое – минёр, тоже русский, и перуанец Хуанито, фамилии которого Серёжа, как ни старался, так и не смог припомнить. Впрочем, необходимости в этом не было: как сказал комендант, пленных из команды одного судна размещали обычно вместе. Просьбу о встрече он пообещал удовлетворить, хотя и не сразу; что же касается условий, в которых содержались пленники – комендант заверил, что они ни в чём не нуждаются. Кстати, не соблаговолит ли сеньор сapitán de fragata дать слово, что не будет пытаться бежать, как сделали его перуанские сослуживцы? В этом случае условия пребывания в плену могут быть значительно смягчены…

Серёжа вежливо, но твёрдо отклонил предложение, сославшись на обычаи, не позволяющие русскому офицеру заключать сделки с неприятелем. «К тому же, – добавил он, желая смягчить впечатление, произведённое отказом, – что бы я стал делать в городе? Ваши обычаи и уклад жизни мне чужды, языком я владею недостаточно. Нет уж, лучше и дальше буду пользоваться вашим гостеприимством, хотя бы и вынужденным…»

На этом обмен любезностями закончился. Дог Гальвес повторил приглашение на рождественский ужин: «Хотя бы в этот святой вечер постараемся не вспоминать о войне и связанных с нею печальных обстоятельствах…». Серёжа вежливо согласился – сам он был не слишком религиозен, но знал, что обитатели южноамериканского континента относятся к своему католичеству чрезвычайно серьёзно.

И – язык мой враг мой! Дёрнул же нечистый на прощание задать вопрос: «Известен ли сеньору коменданту некий лейтенант Родриго Гальвес, состоящий в настоящее время на службе в перуанском флоте? Лицо собеседника сразу закаменело. К Серёжиному удивлению, он не пустился в расспросы, вполне простительные в подобной ситуации расспросы, а лишь подтвердил: да, Родриго на самом деле его младший брат, но, к сожалению, они прервали всякие отношения, даже переписку прекратили. Война? Нет, это случилось раньше – тут обстоятельства сугубо семейные, к политике не имеющие отношения, и с позволения сеньора оficial ruso, он не хотел бы обсуждать этот щекотливый вопрос…

– «Вот и использовал шанс… – уныло рассуждал Серёжа, шагая в сопровождении усатого стража к своей келье. – Физиономист из него никудышный, как, и знаток человеческих душ. Поди, пойми теперь: усугубил он своё положение упоминанием брата коменданта, или наоборот?»

Но к чему сейчас гадать? До Рождества считанные дни, и там, после нескольких рюмок чего-нибудь покрепче, можно будет вернуться к этой щекотливой теме.

Уже на пороге своего «узилища» он обернулся – и заметил мелькнувшую возле дома коменданта плаца женскую фигуру. Скорее, даже девичью – лёгкую, стройную, в богатой шёлковой накидке, какая вряд ли по карману жене гарнизонного сержанта или каптенармуса.

– Кто это такая, амиго? – поинтересовался он у сопровождающего. – Что-то раньше я её здесь не замечал…

– Так это ж сеньора Ачива, племянница коменданта! – ответил тот. – Она редко выходит, всё больше дома сидит, или по окрестностям гуляет, с дуэньей. Видите – та тощая жердь, вся в чёрном?

Серёжа пригляделся – действительно, за девушкой следовала высокая, сухопарая дама неопределённых лет в чёрной кружевной мантилье.

– А что за имя такое странное – «Ачива»?