Квадратное время

На смотрины к уставшему, голодному и растрепанному этапу со всех щелей потянулись надсмотрщики-капо, скоро их набралось десятка три. С палками-дрынами в руках, в самой разнообразной одежде, они имели только один отличительный признак правящего класса – клочок ленты малинового цвета на шапке или в петлицах. Буквально каждый из них изощрялся перед коллегами в лужености глотки и грязи мата.

Кульминация не заставила себя долго ждать. Вдруг сразу несколько бешеных церберов, явно пародируя белогвардейские порядки, приложили руки к шапкам, вытянулись и заорали исступленными голосами:

– Смирно! Товарищ командир!

Во всей красе чекисткой черной кожи, но со стеком в руке к нам шествовал вожак, не к ночи помянутый товарищ Курилко, один из всего лишь трех, как я потом узнал, «вольных» управляющих Соловками.

– На хрена вы этот сброд сюда притащили?! – заорал он на конвоиров, гримасничая, будто от острой зубной боли. – Промуштровать на хрен, да чтоб дым валил у них из ушей!

Ответа от подчиненных, впрочем, он дожидаться не стал, а тут же перешел к прямому руководству процессом.

– Воры, шаг вперед! Проститутки, два шага вперед! Спекулянты – три, попы – четыре! Контрики – пять! Кто второй раз на Соловках – шаг в сторону!{88}

Свитские немедленно развили инициативу начальства: резким голосом, кипятясь непонятной злобой, они принялся обучать нашу пеструю толпу военному строю, пересыпая команды потоками грязной брани.

Дико было видеть, как священники в рясах, престарелые монахи или почтенные ученые мужи наравне с крестьянами вертятся в строю сотни раз направо-налево и кричат идиотское «здра!» под команды и зуботычины горланов-изуверов.

Об ослабевших или осмеливавшихся роптать товарищ Курилко, так и не доверивший сложнейший процесс воспитания подчиненным, заботился лично и с удовольствием.

– Этого в карцер. Чтоб с поддувалом!..{89} А ну встать, сука! Живо на Луну без шмоток полетишь!..{90} Тащите на валун сволочь! Будет стоять до отбоя!..

Только часа через четыре куда-то увели урок и проституток, остатки же этапа запихнули в ближайший барак.

Но вместо дезинфекции, карантина и хоть какого-то отдыха мы попали под натуральный обстрел вшами.

Полуголая шпана куражилась с огоньком, со всех сторон летели злые шутки, подначки, толчки и удары. Растерявшихся мгновенно лишали вещей, а то и частей одежды. Конвой, уже не солдаты, а местные надсмотрщики, ржал снаружи.

Выждав четверть часа, нас вывели обратно на мороз и погнали заполнять глупые анкеты.

Канцелярист-делопут, хоть и сам из каторжников, со старательной издевкой тянул время с помощью кустарных чернил – он понемногу выковыривал из химического карандаша кусочки грифеля, растирал их между голышами и засыпал в чернильницу с отбитыми гранями, попутно добавляя по несколько капель кипятка.

Сразу после забавы с бумажками выяснилось, что торопиться с оформлением на самом-то деле категорически не стоило, а нелестные эпитеты в адрес садиста-делопута – глупое лагерное невежество. Весь этап погнали бегом к заводу-лесопилке перетаскивать бревна из штабеля на производство поближе к пилораме под ругань десятника: «Кубики! Кубики давай, контра!» Здоровые и больные, старые и молодые – тут различий нет, работай до изнеможения.

Самое трудное – носить…

Кряжи под два метра длиной и толщиной в двадцать – тридцать сантиметров принято таскать в одиночку. Свежая древесина точно налита свинцом, с земли на плечо просто не поднять, помогают другие каторжане, кто послабее.

С непривычки кажется: еще одна пробежка – и все, упасть-умереть-уснуть. Но постепенно взращенные на спортивных тренажерах двадцать первого века мышцы очнулись от тюремной спячки, и стало заметно легче. Сменить антураж, одежду, добавить хорошей белковой еды – и все будет как на лыжне, когда бегущий рядом тренер бодрит перед уходом на следующий круг: «А ну, лодырь, работай давай, всего пять секунд везешь! Терпи, Лешка, держи темп!»

Тем не менее спустившуюся на лагерь темноту даже я принял как избавление, последние часы молодым и сильным пришлось вытягивать работу «за себя и за того парня», то есть за старого попа, не отпускающего руку от сердца полковника или жирного бухгалтера. Попробуй откажись – спрос идет со всего десятка, и надсмотрщик прекрасно понимает, с кого еще можно чего-то стребовать, а кого дешевле оставить в покое. Откровенно живодерская логика в перспективе нескольких месяцев, потому как обед из варева на заплесневелых тресковых головах и горсти просяной каши со следами подсолнечного масла наглядно показал: никто не даст мне ни одной лишней ложки за большую работу.

Увы крепким и сильным! Лагерь живет одним днем, результат нужен исключительно здесь и сейчас. «Завтра» может не случиться вообще.