Квантор существования

– Ты говори, да не завирайся. Сколько я на белом свете живу, а живу немало, сам знаешь, но такого, чтобы вамп на вампа из корысти руку поднял, никогда еще не бывало, – Балашинский садился уже в такси, и перед тем, как окончательно захлопнуть заднюю дверь, наставлял Фому, – Не было такого, даже не думай.

– Не было, – вздохнул Фома, и сказал тихо уже вслед отъезжавшему автомобилю, – Не было, так будет. Все когда-нибудь случается в первый раз, Ян Владиславович. Эх, жизнь наша!

Однако, и происшествие на совете, и напутственная, прочувствованная речь Фомы, зародили в уголке сознания Балашинского смутное беспокойство. Потому, прежде, чем приступить к сердечным своим делам, он все же завернул в офис "Молодых талантов". Зачем, не знал и сам. В бухгалтерии Ян не разбирался, в аудиторских проблемах и подавно, о собственно работе фонда имел самое неясное представление. Но чуткий на смердящие гадости нюх, некий независимый от него потусторонний локатор, уловил тлетворный запашок. Хотя поводов внешне не было никаких. И любезность персонала, от охранника в офисных дверях, до заместителя мадам, чуть ли не шаркнувшего ножкой перед Яном в коридоре. И сама Ирена, выпорхнувшая взбесившейся бабочкой из кабинета навстречу. На личике мадам хорошо читалось: да, знаю, виновата, и дура последняя, сама все заслужила на свою голову, так что проверяйте и не доверяйте, братья мои добрые, так мне и надо. И реакция Ирены была нормальной, вамповской, родной. И преклонение перед хозяином в ней светилось неподдельное. Но все же верный, скрытый прибор показал отклонения. Не в самом месте и не сейчас, а так, словно нынешнее хорошее недолговечно и время его подходит к концу, и никто об этом пока не знает и не подозревает, но прибор, качнувшись стрелкой в будущее, уже определил срок. У Балашинского нехорошими мурашками, какие бывают, наверное, у, внезапно встревоженного охотниками, волка, пробежало неприятное предчувствие. Как у зверя, в чудный и теплый, мирный солнечный день, заскулившего на поляне в ожидании грядущего землетрясения или стихийного пожара.

Но не было никаких, видимых глазу доказательств, только виноватая преданность в голубых, распахнутых по-детски, очах Ирены, и Балашинский подавил нахлынувшее на него беспокойство. Выругал про себя маниакальную подозрительность Неверующего Фомы, и, успокоив мадам, отбыл прочь.

Теперь уже без колебаний называл и новый адрес шоферу. Тот, что без малого две недели носил в голове, хотел выкинуть, стереть из памяти, но потерпел неудачу. И вот теперь, вопреки, а может наперекор, Фоме и ревнивой мадам, наконец, назвал: Воробьевы горы, Московский Университет. Время было подходящее, учебное – около полудня, и Ян надеялся застать.

С полчаса еще проплутал по громадной территории. По недомыслию велел таксисту высадить его у главного входа, прежде чем поинтересовался, где находится нужный ему факультет. Оказалось, что совсем в другом здании и нужно обходить. У студиозуса, объяснявшего дорогу, как выяснилось уже впоследствии, были нелады с право– и левосторонней ориентацией. Оттого Балашинский сначала забрел на противоположный, химический факультет. Когда же, наконец, отыскал требуемый корпус и доску с расписанием в нем, наступило время большой обеденной перемены. Пришлось без дела прослоняться еще час. К аудитории на третьем этаже, где сто четырнадцатая группа должна была постигать на семинаре премудрости математического анализа, Ян подошел загодя. И первыми, кто увидел его, ожидающим у дверей, были, по закону подлости, Нина и Леночка.

– Здравствуйте, а Вы к Маше? – тут же подскочила к нему бойкая и более смелая Леночка, – а она еще обедает. Хотите, я за ней сбегаю в буфет?

Обе девочки замерли в предвкушении ответа, трепеща от острого любопытства. Чтобы избавиться от их, жадного до скандальных новостей общества, Ян охотно откликнулся на предложение:

– Если Вас не затруднит.

– Что Вы? – захлебнулась от восторга Леночка, – Мы мигом слетаем, правда, Нин?

Не дожидаясь согласия во всю глазеющей в сторонке Нины, Леночка метнулась вдоль по коридору. А пять минут спустя уже чинно выступала впереди пунцовой от смущения Машеньки, едва плетущейся за ней следом.

Бедная Маша не в состоянии была и глаза от пола поднять. И не столько из-за любопытствующего скабрезно общества товарок, сколько из-за неожиданно нагрянувшего к ней визитера. Которого уже и перестала ждать и стала забывать потихоньку, как прекрасный, но невоплотившийся сон, и даже грусть-печаль постепенно отпускала ее сердечко. И тут глотающая на бегу слова, запыхавшаяся Леночка: "К тебе! Там! Твой, на мерседесе!" И не ее, и непонятно, при чем мерседес, но Маша сразу сообразила, о ком речь. И покорно пошла за Леночкой.