– Джим, спасибо, что пришли, – сказал Намбутири. Я нашёл имейл от него, когда проснулся, и быстро примчался в его офис.
– Это вам спасибо.
– Я получил результаты МРТ из Святого Бонифация.
Его голос звучал встревоженно – и от этого я тоже забеспокоился.
– Господи. Неужели опухоль?
– Нет, не опухоль.
– Тогда что?
– Оказалось, что отделу медицинского сканирования в Святом Бонифации не пришлось заводить на вас карту. Она у них уже была.
– Но я там никогда не был – ну, разве что навещал больных друзей.
– Нет, вы были там в 2001 году. Похоже, я не единственный докучливый профессор в городе. В 2001-м Менно Уоркентин выкрутил пару рук для того, чтобы положить вас под сканер.
– В самом деле?
– Да.
У меня трепыхнулось сердце.
– И что?
– И моя знакомая в больнице прислала также старый скан. Обычно они не хранят такие старые результаты, но ваш был помечен «для хранения в исследовательских целях»; радиолог заметил, что никогда в жизни такого не видел. – Он повернул монитор: – Вот это вы сегодня, в 2020-м. – Он нажал Alt-Tab. А это вы же в 2001-м.
Я знал, как устроен мозг, но не имел опыта чтения МРТ-сканов.
– И что же? – спросил я, глядя на старый скан.
– Вот здесь, – Намбутири указал на тонкую линию гиперинтенсивности – её можно было бы принять за царапину на плёнке, если бы это не было цифровое изображение.
– Повреждение амигдалы, – поражённо сказал я.
Он указал на другую линию:
– И орбитофронтальной коры.
– Паралимбическая система, – тихо добавил я.
– Бинго, – сказал Намбутири. Он показал последний скан. – Энцефаломаляция прошла за минувшие годы, хотя повреждения тканей всё ещё присутствуют. Но аномалия возникла самое позднее, – он взглянул на дату в углу изображения, – 15 июня 2001 года.
– Боже мой. Слушайте, а транскраниальный ультразвук может причинить подобные повреждения? Он применялся в разработке Менно.
– ТУЗ? Ни за что. Это больше похоже на, я не знаю, на ожоги, пожалуй.
– Чёрт.
– Так или иначе, я подумал, что вы захотите об этом узнать. Я собираюсь работать с нынешним сканом и закартировать места, где можно искать ваши пропавшие воспоминания. К сожалению, у меня на столе много другой работы, но я займусь этим, как только смогу.
Я упёрся ладонью в серую дверь офиса Менно и резко толкнул её так, что она ударилась о вделанный в стену ограничитель. Пакс вскочила на ноги, а Менно развернулся вместе с коричневым кожаным креслом.
– Кто здесь? – спросил Менно, более чем
– Это я, – сказал я. – Джим Марчук.
– Падаван! Ты меня перепугал. Чем могу помочь?
– Ты, похоже, мне уже «помог», – сказал я, закрыв дверь и уже не скрывая ярости в голосе. – Я видел томограмму.
Широкое лицо Менно часто выдаёт его мысли; подозреваю, что с тех пор, как он ослеп, он практически разучился контролировать выражение лица. Так что я видел сейчас, как выглядит тот, кто через почти двадцать лет услышал, как падает второй башмак[47]. И всё же он попытался затеять старую игру:
– Какую томограмму?
– Ту, которую ты сделал в конце моего тёмного периода, – с повреждениями паралимбической системы. – Обычно к этому времени Пакс уже снова сворачивалась клубком у ног Менно, однако она распознала гнев в моём голосе – она стояла, напрягшись, навострив уши, приоткрыв пасть и обнажив зубы.
– Джим…
– Что ты пытался сделать, чёрт возьми?