Квантовая теория недопоцелуев

Я кладу голову ему на грудь и слушаю его сердцебиение. И почти без усилий подстраиваю под него дыхание.

КАЛЕБ

Изабель возвращается перед нашим выступлением, прикрепляет нам микрофоны и уводит нас за сцену, где мы наблюдаем, как заканчивает свою презентацию парень по имени Эндрю Сяо. Эви устраивает голову у меня на плече и говорит:

– Против него будет непросто.

– Откуда ты знаешь? Мы видели всего две минуты его выступления.

– Я видела стенд, – говорит она. – Отличная математика, и вполне приличные результаты, которые найдут применение для полетов в космос.

– А, – говорю я.

– Все верно, Мило. Это практично.

Эви переводит взгляд на аудиторию, и я вижу, как она готовится к неприятным ощущениям, так что я сплетаю наши пальцы.

– Когда мы выйдем туда, я прошу тебя говорить со мной. Забудь про аудиторию. Забудь про судей. Я буду задавать тебе вопросы, а ты говори со мной.

У нее широко распахнуты глаза. Она выглядит бледной и слегка заторможенной, но, когда мы выйдем на сцену, большую часть должна будет рассказать она. Дэвид был прав. Я не смогу объяснить всю нашу работу.

Я притягиваю ее ближе к себе и шепчу:

– Помнишь, как мы в первый раз играли в «Помогите мне найти»?

Ее взгляд фокусируется на мне, и она улыбается. Нам было одиннадцать, и психотерапевт Эви настояла, что ей пора учиться разговаривать с незнакомыми взрослыми. Родители пару раз водили ее в библиотеку, но Эви открыто отказывалась участвовать в игре психотерапевта. Так что в следующий раз с ней пошел я. Я вызвался идти первым, и Эви послала меня искать «Мое самое первое чаепитие», но, когда я вернулся с победой, она помотала головой.

Чтобы ее подбодрить, я встал прямо за спиной библиотекаря, сидевшего за стойкой, отворачивался каждый раз, когда он раздраженно оглядывался на меня, и притворялся, что изучаю плакат с десятичной системой Дьюи, бормоча при этом:

– Правда, просто потрясающе. Так много цифр.

Наконец Эви расслабилась настолько, что смогла подойти, и, глядя мне в глаза поверх головы библиотекаря, попросить свою книгу.

Я заправляю ей за ухо выбившуюся прядку.

– Неважно, кто там еще сидит, Эви. Ты будешь говорить со мной.

Она слегка кивает.

– Я не дам тебе совершить ошибку.

– Значит, у нас есть план.

Изабель, стоящая рядом с нами, слегка откашливается и говорит, что нам пора.

Мы включаем микрофоны и выходим на сцену. Эви не сводит с меня взгляда. Я сосредоточен на ней, но также осматриваю аудиторию (больше, чем я ожидал), судей (в первом ряду) и часы (уже отсчитывают десять минут).

Я широко улыбаюсь Эви и говорю:

– Итак, скажи мне, Эви, как мы здесь оказались?

Это вызывает легкий смех в зале, и, как я и надеялся, Эви улыбается в ответ. А потом начинает говорить про изначальную искру любопытства, которая привела ее к символам адинкра; про убежденность в том, что с их помощью можно изучать симметрию атомов гелия в разном состоянии; и про математический путь, который привел ее к этому.

Она поверхностно затрагивает алгебру Клиффорда и вообще не упоминает матрицы, пользуясь советом доктора Сингха не погрязать в деталях. Потом она говорит:

– Но я бы не справилась только с моделями на бумаге.

Это сигнал мне. Я рассказываю про написание программы, про идею Эви присвоения двоичных кодов и про свое потрясение, когда мы свернули модели и нашли блоки с кодом коррекции ошибок. Я волнуюсь из-за времени и начинаю немного тараторить.

Эви делает мне большие глаза.

– В этих моделях был код С++?

– Нет, конечно нет, – говорю я, благодарный за то, что она меня притормозила. У нас могли быть проблемы и из-за неточности, и из-за переигрывания. Я объясняю связь между кодами коррекции ошибок в языках программирования и двоичным кодом. А потом передаю слово ей:

– Но что может значить то, что мы нашли двоичный код в математических моделях атомов?

Эви рассказывает про проблему тонкой настройки и говорит о том, как странно, что математика продолжает предсказывать открытия в материальном мире. Она заканчивает словами:

– Но, возможно, это не настолько неожиданно, если вся наша Вселенная написана языком математики.

– Возможно, – сообщаю я чуть более веселым голосом, – мы живем в компьютерной программе. Мы можем быть в симуляции прямо сейчас.

И я говорю про трактат Бустрёма.

Эви закатывает глаза.

Аудитории это нравится, и судьи тоже это проглатывают – мое стремление верить и научно обоснованный скептицизм Эви.

– Сложно признать, что двоичный код оказался в математической интерпретации атомов случайно, – с нажимом произношу я.

Эви говорит, что физикам придется проверить те гипотезы, которые я высказываю.

У нас остается сорок пять секунд. Мы не отрабатывали эту часть, но я слегка подталкиваю ее к финалу.

– Все это очень интересно, Эви, – говорю я, – но полезно ли?

– Что ж, Калеб, – отвечает она с нотками превосходства в голосе, – мы не всегда знаем наперед, что будет полезно. Если бы не квантовая механика, у нас бы не было GPS и ты бы гораздо дольше ездил кругами, чем сейчас.

– Не нужно переходить на личности, – говорю я, но мне нравится, что она настолько расслабилась.