Эстель стянула розовую ленточку с деревянной шкатулки, целый год пролежавшей в нижнем ящике письменного стола, потому что от одного взгляда на нее сердце словно разрывалось на части, и дрожащими пальцами откинула крышку. Два кулона по-прежнему мерцали в тусклом свете на уютном бархатном ложе.
Она так и не смогла разыскать Сержа и Рашель. Сначала их держали под охраной на велодроме в центре Парижа, а потом куда-то увезли. После их ареста и депортации Эстель осторожно пыталась хоть что-нибудь выведать у немецких офицеров, но так и не добилась ничего определенного. Впрочем, что с них взять, ведь облаву проводили не фашисты, а французская полиция. Но все как один с омерзительным самодовольством заявляли, что евреи сюда больше не вернутся. Никогда.
Заметив мелькнувшую тень, Эстель подняла голову. Перед ней в пятне света, потирая глаза, стояла Авива.
– Я думала, ты спишь.
Эстель поднялась, опоясывая шкатулку ленточкой, и опустила ее в карман халата.
Девчушка с неестественно огромными глазищами на бледном напряженном лице покачала головой.
– Хочешь уложу тебя спать?
Авива снова покачала головой, но доверчиво ухватилась за протянутую руку. Эстель старалась не замечать, какой хрупкой на ощупь казалась детская ладошка, как былая жизнерадостность малышки за последние месяцы сменилась подавленной молчаливостью и как давно Авива перестала спрашивать о своих родных, да и просто о чем-нибудь болтать.
– А я тебе сюрприз приготовила.
Эстель повела девочку через гостиную мимо скомканных одеял и детских книжек на диване, где та дремала. Авива выходила из тайной комнаты только по вечерам и ранним утром. Эстель охватывал ужас при одной мысли о том, что девочку могут обнаружить, и она решила не рисковать и не разрешала днем бродить по квартире.
Новыми хозяевами отличных квартир, опустевших после прошлогодней облавы на евреев, стали в основном немцы или семьи французских фабрикантов, разбогатевших на сотрудничестве с фашистами. Эстель оказалась среди пособников врага и им сочувствующих, и каждый из них с превеликим удовольствием на нее донес бы, стоило только прознать, что она скрывает у себя в квартире. Спасала лишь репутация в обществе и старательно поддерживаемая маскировка под одну из них. И не только ее, но и Авиву.
Прятать летчиков союзных войск вместе с маленькой девочкой стало слишком опасно, но Эстель продолжала посещать бары и рестораны в «Рице», только реже, чем раньше. По-прежнему прислушивалась к болтовне военных в серой форме, пирующих до отвала посреди голодающего Парижа, и докладывала обо всем, что узнала, впрочем, без особой надежды, что это принесет хоть какую-то пользу, но старалась на этом не зацикливаться.
Она привела девочку в спальню и открыла шкаф. Потайная дверь уже была распахнута.
– Смотри, – показала Эстель, заходя вовнутрь. – Смотри, что я нашла.
Авива отпустила руку Эстель и забралась на кровать, не отрывая взгляда от трех картин на стене – тех самых работ Дега, что некогда украшали квартиру Уайлеров. Эстель битый час извлекала их из тайника в стене гардеробной, но ради сияющего от восторга личика Авивы стоило попотеть.
– Ну как тебе? – спросила Эстель.
Малышка потянулась к уголку ближайшей картины, на которой группа девушек в воздушных пачках пастельных тонов балансировала на носочках под бдительным взором наставницы, и впервые за несколько месяцев улыбнулась.
У Эстель вдруг защипало глаза, и она отвернулась. Авива должна радоваться жизни в окружении родных и друзей, а не трястись от страха в темной каморке. Сколько девочка выдержит такое существование?
Оглянувшись на скрип кровати, Эстель увидела, как Авива продолжает разглядывать картины, свернувшись калачиком поверх одеяла.
– Это не все, – вдруг решилась Эстель. – Есть еще один сюрприз.
Она села на кровать рядом с подскочившей девочкой, достала из кармана и протянула ей шкатулку.
– Открой.
Авива с великой осторожностью повертела шкатулку в крохотных ручонках и развязала розовый бантик. Атласная ленточка скользнула в сторону, и девочка с каким-то странно напряженным видом открыла крышку и легонько потрогала один из кулонов.
– Хотела их подарить вам с тетей на прошлый день рождения, – сказала Эстель, беря шкатулку. – Но тетю Рашель увели, и я не успела.
Горло перехватило от нахлынувшего горя, но Эстель через силу продолжила:
– Вот и решила подарить сейчас. Нравится?
Она вынула кулон с цепочкой из шкатулки.
Авива подняла на нее глаза и кивнула.
Эстель наклонилась и застегнула цепочку на шее девочки, и та зажала кулон в кулачке.
– А этот сбереги для тети, когда вернется.
Закрыв шкатулку, она протянула ее Авиве.
Девочка покачала головой, поднялась на колени, достала второй кулон и отдала Эстель.
– Хочешь, чтобы его носила я?
Девочка кивнула. Эстель взяла кулон из детской ладошки, надела на шею, и тут ее осенило: Авива отдала ей украшение, потому что поняла – Рашель не вернется. Эстель тщетно пыталась остановить навернувшиеся слезы.
Самое ужасное – потерять надежду.