Квартира в Париже

– Да, может быть мертв, – согласилась Софи, стараясь смягчить суровые слова. – Тогда вы в безопасности.

La Chanteuse посмотрела на нее в отчаянии.

– А может, наоборот. Мы все в опасности.

– Я просто…

– Хватит, – вдруг перебила ее женщина, пресекая дальнейшие домыслы о судьбе схваченного возле базилики. – Чего вы добиваетесь?

Резкий циничный вопрос застал Софи врасплох.

– Прошу прощения?

– Сегодняшнее представление у базилики вы устроили явно неспроста. И хоть убейте, ума не приложу, зачем вам это понадобилось. Знаю только, что без серьезной причины никто и пальцем не шевельнет. Вы хотели, чтобы я оказалась у вас в долгу?

– Что? Нет, – нахмурясь, отвернулась Софи.

– Не верю.

– Уж если считать, кто кому больше должен, то за мою помощь вы уже сполна расплатились. Отведи я американца в отель, нас бы наверняка обнаружили, арестовали, и разговор был бы совершенно другой. Так что мы квиты, а утром я исчезну, и больше вы меня не увидите. Я даже имени вашего не знаю, так что выкинуть из головы сегодняшний визит не составит никакого труда.

Судя по всему, такой ответ La Chanteuse не удовлетворил.

– И все же, зачем вы так поступили?

Прикидываться дурочкой Софи не стала.

– Потому что могла, – прозвучал искренний, хоть и неполный ответ.

– Не знаю, зачем вас сюда прислали, но раз из Лондона отрядили сразу двоих агентов, значит, дело срочное или важное, а то и все сразу. Вы поступили глупо и безрассудно, сильно рискуя погибнуть самой и провалить задание.

С этим было трудно не согласиться.

– Неужели в разведшколах не объясняют, как гестапо расправляется с арестованными вроде вас или меня? Таких не просто расстреливают, а сначала выбивают все, что они знают. Пытают водой, тисками, вырывают ногти, только сначала загоняют под них иголки и деревянные клинья. Жгут огнем, бьют током, пилят зубы, разрезают подошвы. Могут не давать спать много дней, неделями держать в темноте и постоянно избивать…

Она в отчаянии замолчала.

– Я понимаю, – ответила Софи.

– Тогда о чем вы думали?

– Я думала, – медленно сказала Софи, – об одном знакомом летчике. Которого сбили три года назад, и с тех пор от него ни слуху ни духу. Но все-таки надеюсь, очень надеюсь, если бы он вырвался на свободу, то с помощью таких, как вы, смог бы добраться домой. Если бы на месте нашего американца оказался один англичанин, обожающий искусство, автомобили и сильно прожаренный бекон, и вдруг попал в западню перед французской базиликой, надеюсь, ему кто-нибудь помог бы, как я. – Она помолчала. – Думала, что вам не стоит себя выдавать, и когда-нибудь вы еще поможете тому человеку или ему подобным.

La Chanteuse отвела глаза.

– Сожалею о вашей потере, только не понимаю, о чем вы.

– Да все вы понимаете. Вы помогаете летчикам союзных войск выбраться из Франции, – ответила Софи. – Вы перевалочный пункт в этой цепочке.

– Ничего себе домыслы.

– В тот момент я ещё не была уверена, но теперь да.

– И все на основании собственных догадок?

– На том основании, что человек, за которым гнались, без малейших колебаний доверил вам жизнь американца. Он понимал: вы знаете, как поступить. Тогда я подумала, что вам это не впервой.

– А сейчас? – съязвила она.

– Сейчас и гадать нечего. У вас в потайной комнате чемодан с книгами на английском и польском, мужской одеждой, документами и деньгами. А еще там расписание поездов, только прошлогоднее, так что толку от него теперь мало.

La Chanteuse побледнела, неловко выбралась из-под спящей девочки, стараясь ее не потревожить, и в несколько шагов пересекла комнату, уставясь на Софи.

– Вы что, рылись в чемодане? – в ярости прошипела она.

– А вы бы как поступили на моем месте?

– На вашем месте?

– Если бы прятались за шкафом, зная, что гестаповец может в любой момент вас обнаружить, и не имея для защиты никакого оружия, кроме ножа? – Она скривилась. – А от винтовки гораздо больше толку, когда к ней есть патроны.

– Патроны я там не держу.

– Я так и поняла. А винтовку не мешало бы почистить.

– Тот чемодан был заперт. Не просто так.

Софи пожала плечами.

– Был. А потом открылся. Шпионов и этому обучают.

– Merde.

La Chanteuse схватилась за голову, и в наступившей тишине был слышен лишь тихий голос Эдит Пиаф, доносящийся из граммофона.

– Понимаю, вы на такое не напрашивались, – заметила Софи.

– Да и вы тоже, – вздохнула женщина.

– Но что вышло, то вышло.

– Да, ничего не поделаешь, – согласилась она, уронила руки и долго смотрела на Софи. Потом наконец решилась: – Эстель.

– Прошу прощения?

– Меня так зовут. Эстель.

– Эстель, – повторила Софи. – Спасибо.

– За что?

– За помощь. За тех, кому помогли вернуться домой. Вы очень храбрая.

– Не стоит благодарности. Тоже мне храбрость.

– Еще какая…

– Да ничего подобного! – вспылила Эстель.

Ребёнок на диване завозился, и она резко понизила голос.

– Я уже год как выпала из той цепочки, потому что не хватает смелости. Я в ужасе. Боюсь, что обнаружат Авиву. А если не обнаружат, то она не переживет этой войны. Боюсь не сдержать обещание ее сберечь, потому что она угасает с каждым днем.

Она прислонилась к стене, глядя на спящего ребенка.