Квартирная развеска

Однако, на следующий вечер сериал продолжался, равно как и послезавтра, и наконец заманил меня в свои сети. На третий вечер я полюбопытствовала — что же это я смотрю? И компьютер объяснил мне: фильм «Охота на дьявола», чьи сценаристы (их было несколько), сочиняя свою детективную историю, в качестве отправной точки взяли ряд реальных событий, связанных с неким изобретением начала XX века (или конца XIX?). Изобретателя «луча смерти», таинственного, невероятного по тем временам оружия, звали Михаил Михайлович Филиппов.

Набрав его имя, отчество и фамилию, начала я было читать биографию, но тут остановила меня фотография.

Потому что этого человека я видела дважды. На лестнице дома моей школьной подруги Кати К. на улице Жуковского и в лесу под Зеленогорском, где заблудились мы в юности, городские грибники, отправившиеся с комаровской дачи в поход около пяти часов утра.

Катя К. была на класс меня младше, в школе почему-то соблюдался ранжир дружб и общений только с однолетками, одноклассники предпочтительнее, чем из класса параллельного, но мы зацепились языками, она в девятом, я в десятом, вне этой традиции. Кажется, мы разговорились о театре, я была отчаянной театралкой, открывшей театральный мир с товстоноговского спектакля «Идиот». А Катя собиралась в театральный институт, ходила на все премьеры, играла в детском театре и крутила роман (возможно, платонический) с одним из молодых (много старше нее) актеров Малого драматического.

Жила Катя почти напротив нашей школы: перейди дорогу — и ты уже там; а мне надо было идти квартал с угла Невского. Я часто заходила к ней в гости после уроков. Окончив школу, мы дружили еще несколько лет, потом судьба стала помаленьку разводить нас, как в танце, а затем Катя переехала в Москву.

Я вошла в парадную. Человек, уже поднимавшийся по лестнице, должно быть, зашел передо мной, хотя я не видела на улице, чтобы кто-то заходил в Катину парадную. Он был одет как-то странно, как человек из спектакля, из чеховской пьесы, что ли. Пройдя марш, он обернулся, я хорошо разглядела его, запомнила, девочка из кружка рисования, всюду делавшая наброски, всегда с собой блокнот и мягкий карандаш, почти профессиональная память на лица. Он смотрел не на меня, а как-то мимо, словно меня и не было. Я еще слышала его шаги этажом или двумя выше, когда звонила в Катину квартиру.

— Странный человек поднимался передо мной на один из верхних этажей. Похож на актера, не переодевшегося после спектакля. С бородкой, рассеянный, видно, на меня смотрел, не замечая.

— A-а, — сказала Катя самым спокойным образом, — это покойник. И поднимался не на один из верхних этажей, а на последний.

— Впал в летаргический сон, а потом проснулся? — предположила я. — А почему он так одет?

— Да потому что впал не вчера, а посотни лет назад. И не в летаргический, а в натуральный вечный. Там, наверху, под крышей, была у него квартира с лабораторией, таинственная он был личность, изобретатель. В газетах писали: умер от апоплексического удара.

— Ну-у... — сказала я. — В нашем-то граде на брегах Невы со времен Павла Первого жаргон известный: если говорят, что умер от апоплексического удара, стало быть, по кумполу табакеркой хряпнули.

— Ах, девочки, — сказала, входя, Катина мать. — По кумполу. Хряпнули. Как Элиза Дулиттл на первом светском приеме. Кто шляпку тиснул, тот и тетку грохнул.

— Я знаю другой перевод, — сказала я. — Кто шляпку ляпнул, тот и тетку кокнул.

— А я знаю третий, — сказала Катя. — Но мне его Ш. не велел при дамах повторять.

— Мне это твое знакомство, — сказала Катина мать, — не по душе.

Катина мать была легка, изящна, элегантна, серебряные звенели браслеты, прическа идеальна, глядела она на несовершенный мир и обитателей оного с чуть снисходительной улыбкою. Я слышала от Кати, что мать говорит на каком-то особенном немецком языке, редком венском диалекте, называющимся wienerisch. Откуда взялся венский немецкий, понятия не имею; не была ли из Вены родом Катина бабушка? в те времена — очень редко — встречались в Санкт-Петербурге, на советском диалекте именуемом Ленинградом, женщины в летах с нехорошим местом рождения, за что их дочерей никто не хотел на работу принимать. О Катином отце я не знала ничего.

— Как же вы живете? У вас этот... покойник... каждый день ходит... и вам не страшно?

— Да нет же, — отвечала Катина мать, — вовсе не каждый день. Только раз в год. В день своей смерти. Над нами квартира одной почтенной дамы, она физик, а зять ее любитель фантастики, так вот, они утверждают, что изобретатель, работавший с какими-то ядовитыми веществами да вдобавок с электрическими волнами либо корпускулами, опытами своими нечто изменил во времени и пространстве нашего дома, и раз в году происходит некий пространственно-временной скачок, и мы покойника, поднимающегося по лестнице, лицезреем.

Она попрощалась с нами и убыла в парикмахерскую. Что ей там было делать, осталось загадкою, прическа ее, по обыкновению, была совершенна как у скульптуры.

Мы заговорили о привидениях.