Лабиринт

До отъезда оставалось несколько дней, и Сёдзо с утра до вечера носился по городу. Занятия с Тадафуми он Прекратил еще на прошлой неделе, а в контору теперь тоже можно было не являться. Однако, когда Сёдзо попробовал подвести итоги проделанной им работы по разбору архивных материалов, оказалось, что для полного ее завершения ему еще нужно побывать в нескольких библиотеках и порыться в книгохранилище Восточной библиотеки. Впрочем, это было не к спеху, он мог отложить это до возвращения. Главная цель его беготни по городу была другая: он во что бы то ни стало хотел еще раз повидаться с депутатом парламента Хаясэ, а изловить его никак не удавалось. Сначала он пошел к нему домой, но не застал его; затем по телефону условился о встрече на определенный час, но, как на грех, где-то задержался трамвай, Сёдзо опоздал на пятнадцать минут, и депутат уже успел исчезнуть. Тогда Сёдзо решил пойти к нему на службу, но там секретарь с невозмутимым спокойствием заявил, что сегодня шеф занят игрой в гольф. «Нашел время играть в гольф!»—с возмущением подумал Сёдзо и, выходя из вестибюля, невольно хлопнул стеклянной дверью так, что она зазвенела. Если бы этот господин хоть сколько-нибудь представлял себе, какие неприятности свалились на людей, протащивших его в парламент, ему бы было не до развлечений, Хотя Сёдзо отлично знал, что все эти депутаты один другого стоят и Хаясэ не лучше и не хуже остальных, все же он не мог побороть своего негодования. Уже при первом посещении депутата он сразу понял, что это за птица. Сёдзо ехал к нему, полный надежды, что он немедленно примет какие-то меры, и увидел перед собой жалкого, перетрусившего человечка с бледным лицом и бегающими глазками; он бормотал что-то об опасности, угрожающей ему самому, и беспрестанно кашлял, словно был сильно простужен.

Сёдзо понял, что этот депутат больше всего боится, как бы его самого с минуты на минуту не схватили. Но дядя в своих письмах настойчиво просил взять Хаясэ за горло и заставить его действовать. Надежд на это при сложившейся обстановке было мало, но он не чувствовал себя вправе отказаться от попытки повлиять на депутата. С другой стороны, Сёдзо понимал, что если Хаясэ и предпримет какие-либо шаги, чтобы вызволить его брата из беды, то это будут известные ему закулисные махинации — одна из тех гнусных и грязных сделок, которые стали обычным приемом господствующих политических партий. Невольно Сёдзо начинал чувствовать и себя причастным ко всей этой мерзости, и на душе у него становилось еще тяжелее.

— Завидую тебе! Спокойно заниматься любимым делом— что может быть лучше!—вырвалось у Сёдзо, как только он переступил порог агробиологической лаборатории, в которой работал Ода. Расстроившись, оттого что встреча с Хаяси не состоялась, Сёдзо впервые высказал вслух такие чувства. В его откровенном признании прозвучала не столько радость за друга, хотя он в самом деле радовался за него, сколько глубокая неудовлетворенность собственным положением.

Одетый в какой-то странный, перепачканный серый балахон, Ода распаковывал посылку с куколками вредителей риса, присланную из провинциального агрономического общества. Это был свежий, собранный в этом году материал для экспериментальных работ, и радость Оды была настолько велика, что лицо его сразу же снова приняло свой обычный добродушный и как бы слегка виноватый вид.

— Когда они превратятся в мотыльков, с ними будет возни по горло... Вся беда в том, что никак не удается получить нужное оборудование,— жаловался Ода, извлекая из рогожи деревянный ящик и осторожно, словно это было нечто хрупкое, ставя его на бетонный пол.

Комната с одним выходящим во двор окном напоминала длинный ящик. Как почти во всех таких лабораториях, здесь царил беспорядок, словно это был заводской цех. Окрашенная в черный цвет установка из цилиндров, расположенных в виде буквы «V», составлявшая важнейшую часть лабораторного оборудования, была покрыта тонким слоем пыли. Эти личинки зимуют в соломе, на стеблях злаков и в амбарах крестьянских дворов. Лаборатория тоже как бы переживает период зимней спячки, пока личинки не соберут весной и не пришлют сюда, потом из них начнут появляться мотыльки. Как-то Сёдзо пришел в разгар работы. С любопытством непосвященного он наблюдал за работой странного прибора в форме буквы «V». Через стекла, вставленные по краям, пропускались на одном конце бесцветные, а на другом окрашенные лучи, регулируемые ртутной лампой и призмой.

С не меньшим интересом он рассматривал развешанные на стенах диаграммы, показывающие количественные и структурные изменения в группировке мотыльков при облучении. Эти изменения зависели от длины световых волн. Проводя рукой по цилиндрической трубе, в которую закладывались мотыльки для облучения, Сёдзо почему-то вспомнил недавние события и, усмехаясь, сказал: