Лабиринт

Склонив набок маленькую головку, бледная, с чуть приметными веснушками, Сэцу погрузилась в воспоминания о тех полузабытых днях, которые остались в далеком прошлом. Перед ней вставал ее родной остров таким, каким она видела его в последний раз, когда рассталась с ним, чтобы в тринадцать лет стать нянькой. С тех пор как Сэцу забеременела, у нее иногда появлялись странные галлюцинации. Она часто видела какого-то ребенка среди загорелых ребятишек, которые начинали бегать голышом, как только в прибрежных горах осыплется сакура и под аккомпанемент плещущих волн из Симоносеки на шхунах прибывали скупщики морских ежей. В эти минуты она никак не могла понять, то ли этот ребенок — она сама, то ли это тот младенец, которого она носит под сердцем.

— А Кидзу все нет! Ведь уже восемь, и я голоден как волк,— проговорил Ода, взглянув на ручные часы, а потом на Сэцу.— Когда он появится, я ему задам перцу. Собственно, для того я и добивался с ним встречи. Канно уезжает надолго, но пока он здесь, мы возьмем Кидзу за бока.

— Я предпочитаю остаться зрителем,— отозвался Канно.

— Нет, не выйдет! Надо действовать вместе.

— Двое на одного? Разве так можно!—улыбнулась Сэцу, оправляя на коленях хаори из дешевого шелка.— Впрочем, на вас Кидзу не обидится, как бы вы его ни бранили.

— А вы, Сэттян, знаете, за что мы собираемся его ругать?— спросил Ода.

Сэцу вопросительно взглянула на него.

— Говоря откровенно, вы слишком его балуете,— продолжал Ода.

— Нет, я не балую его,— возразила Сэцу.— Просто у него работа такая. Ведь редакция — это не то что лаборатория, там не такой спокойный и размеренный труд. У Кидзу много всяких забот и огорчений, и я обязана с этим считаться.

— Вот, вот! А ему это как раз и на руку.

— Давайте, пожалуй, начнем,— предложил Сёдзо и бросил окурок сигареты в огромную жаровню, занимавшую столько места, сколько оба гостя вместе.

Ода был голоден и горячо поддержал приятеля.

Уже приготовленное сукияки и остальные блюда надо было принести из соседней комнаты. Сэцу хотела было подняться, но Ода удержал ее за руку:

— Нет, нет, вы не беспокойтесь, мы сами все сделаем.

Ода старался не смотреть на ее заметно округлившийся живот, но сейчас невольно взглянул и тут же смущенно отвернулся.

Звеня посудой, мужчины внесли обеденный столик, на котором стояли тарелки и небольшой горшок. Сэцу подбавила в жаровню угля и поставила на огонь сковороду, Вскоре по всей комнате распространился аппетитный пряный запах сукияки. Три или четыре месяца подряд Сэцу мучила тошнота, особенно по утрам, но последнее время это прекратилось, и теперь она могла есть даже такую тяжелую пищу, как сукияки. Исполняя обязанности хозяйки, она откупоривала пиво, расставляла тарелки, а гости, быстро орудуя хаси, клали на сковородку мясо и зеленый лук. Она вела себя просто и непринужденно, без тени жеманства, как сестра с братьями. «Какая она милая!» — с чувством неизъяснимой радости думал про себя Ода.— Эх Кидзу! Разве можно обижать такую прелестную жену? Бессовестный!»

— Ага! Кажется, это он! — воскликнула Сэцу, подцепив на хаси подрумяненный кусочек соевого творога.

Кто же раньше ее мог услышать еле уловимый шум автомобиля, остановившегося на повороте широкого шоссе, которое, как только надвигались сумерки, сразу погружалось в тишину, словно" была уже глубокая ночь. Недаром Сэцу, не смыкая ночами глаз и поджидая мужа, привыкла прислушиваться к каждому шороху.

Вскоре хлопнула дверь, и тут же раздался голос Кидзу; снимая обувь в передней, он кричал приятелям:

— Прошу извинить, прошу извинить!

Наконец он показался на пороге, загораживая собой Сэцу, ходившую открывать дверь. Волосы его были растрепаны, от него пахло вином.

— Что же это такое? Заставляешь людей ждать, говоришь, что занят, а сам являешься пьяный! Это уж совсем из рук вон!

— Ну, ну, не шуми,, милый, не шуми! —произнес Кидзу таким тоном, каким успокаивают детей, и похлопал Оду по плечу. Улыбаясь сверкающей улыбкой, он уселся за стол между Одой и Сёдзо.

— Вот хорошо, что пришли. Молодцы! Ведь мы с каких пор не виделись!

— Да,— отозвался Сёдзо, кивнув головой и продолжая есть.

Последний раз они встретились в тот день, когда узнали, что Кидзу, так таинственно исчезнувший в дни памятных февральских событий, вернулся наконец домой. Тогда же Кидзу рассказал им историю своих странствий. Решив на время скрыться, он снял в одном доме комнату, но не успел еще и дня в ней прожить,- как пришло предписание выселиться всем — у дома строили огневую точку. Однако он никуда не ушел и, спрятавшись, остался один в целом доме. Перед домом вырыли окопы, установили пулеметы и перерезали телефонные провода, так что он был лишен возможности даже позвонить оттуда.