Лабиринт

В злополучный день 26 февраля снег шел не переставая, стемнело рано. К вечеру Мунэмити немного успокоился и, как всегда, перед отходом ко сну, исполнил два речитатива. Начал он с арии из пьесы «Громы и молнии», сюжет которой был таков: впавшего в немилость Митидзанэ Сугавара¹⁰⁴ посылают префектом в провинцию, где он вскоре умирает. Чтобы отомстить за причиненные ему обиды, дух его превращается в громовержца и обрушивается на императорский дворец, поражая недругов бывшего всесильного министра. Хотя дело кончается тем, что Тэндайский настоятель¹⁰⁵ укрощает разбушевавшегося духа громовержца молитвами, вознесенными к Будде, все же это была замечательная пьеса, повествующая о борьбе против самой верховной власти. Тема пьесы навеяна сюжетами «Тайхэйки»¹⁰⁶, авторство приписывалось Миямасу, но Мунэмити склонен был считать, что на самом деле произведение принадлежит перу Сэами. На эту мысль наводило его совершенство пьесы: стройность и завершенность ее сюжета, благородная простота языка, смелость и красота формы, отличающие произведения прославленного драматурга. Подтверждение своей догадке он находил и в самой истории жизни Сэами. После смерти Ёсимицу Асикага ¹⁰⁷, который его очень любил, этот выдающийся писатель, актер, композитор и теоретик искусства тоже впал в немилость. Новый сёгун, Ёсинори, сослал его в Саватари. Невольно приходило на ум, что незаслуженные преследования и злоключения, выпавшие на долю Сэами, напомнили ему о судьбе такого же, как и он, изгнанника, окончившего свои дни на острове Чикуси¹⁰⁸. Свой гнев Сэами превратил в гнев Митидзанэ, свою обиду — в его обиду, и вместо того, чтобы самому ворваться во дворец Ёсинори и отомстить своим., врагам, он превращает дух Митидзанэ в громовержца и посылает его в императорский дворец. Гром и молнии, поражающие в пьесе недругов Митидзанэ, направлены против врагов самого Сэами. Как бы то ни было, но великий гнев против несправедливости, которым пронизана пьеса, по-настоящему волновал Мунэмити.

Как схватит с алтаря Он жертвенный гранат, Как разгрызёт его, Как выплюнет за дверь! В огонь тотчас же Превращаются куски граната, И вот уж дверь горит, Вся пламенем объята.

Полные гнева стихи находили живой отклик в сердце Мунэмити; когда у него было тревожно на душе, он неизменно обращался к утаи и танцам из этой пьесы. При исполнении вечерних утаи Мунэмити не старался уединяться, как утром или во время танцев. Бывало даже, что он просил своего домоправителя Хирано спеть с ним.

— Споешь сегодня со мной, Хирано? — спрашивал хозяин, и старый слуга, которому поручалось исполнение вто-. рой роли, становился его партнером.

Хирано и сам был незаурядным исполнителем утаи, знал толк в танцах и кое-что смыслил в игре на музыкальных инструментах.

Что касается Томи, то она ни драматическим искусством, ни музыкой никогда специально не занималась, но за долгие годы жизни с Мунэмити тоже кое-чему научилась. Однако он считал, что женщины не должны петь утаи и участвовать в танцах¹⁰⁹. Эта мода пошла от того напускного увлечения стариной, которое становилось теперь признаком хорошего тона, она вызывала у него отвращение. Томи не могла бы надеяться получить хоть самую пустяшную роль даже в тех случаях, когда приглашался Хирано. Да и Хирано пел с хозяином очень редко, только в те вечера, когда тот был особенно благодушно настроен.

Настроение Мунэмити в тот вечер, 26 февраля, было, разумеется, тревожное, и он пел один.

Он сидел по японскому обычаю на полу, неподвижный, как скульптура, положив на правое колено руку, в которой держал веер, и кончиком его слегка касался циновки.

Горло Мунэмити было узким и нежным, под стать его тонкому, сухощавому лицу, и казалось невероятным, что такая хрупкая трубочка выдерживает напор столь сильно-i го, прекрасно поставленного голоса.