Читаем Лабиринт полностью

Поднеся к глазам белую пухлую руку, она взглянула на циферблат своих изящных золотых часиков. Было без пяти двенадцать. Внезапно у нее созрело решение пригласить Тацуэ с Сёдзо отобедать в уютном ресторанчике, который славился своей тонкой кухней. До него рукой подать, убеждала она. От Весенних ворот свернуть к пруду Синобадзу, а там до места — пять минут. Мацуко приглашала весьма радушно. Но Сёдзо, свернув журнал трубкой, сунул его в карман и, встав с кресла, сказал:

— Спасибо, но мне пора домой.

— Ну, не говорите глупостей!—всполошилась Мацуко, решительно загораживая ему дорогу.— В конце концов, где-то вам нужно пообедать! Или вас дома дожидается молодая прелестная жена? Уж не потому ли он так спешит, Таттян? А? — засмеялась Мацуко.

Тацуэ, которая тоже поднялась и стояла, играя своей белой кружевной перчаткой, засмеялась коротким смешком. Она прекрасно знала, что Сёдзо по-мальчишески злится на такого рода шутки. Но ей-то он всегда в таких случаях уступал.

Мацуко взяла с диванчика черный с золотом шелковый шарф, собираясь выйти из палаты и увести с собою молодых людей Но тут, несмотря на свою забывчивость, она все же вспомнила, что нужно еще раз подойти к больной.

— Ну, будь умницей, береги себя!

— Ладно.

— Да, чуть не забыла! Завтра мне нужно обязательно побывать у госпожи Н. Дело очень важное: я там выступаю в роли свахи. Поэтому завтра я вряд ли выберусь к тебе. Но овощной суп тебе все равно принесут. Приедет Юки. Может быть, ты еще чего-нибудь хочешь?

— Нет.

— Я уж и не знаю, чем тебя кормить! Ведь питание нужно как-то разнообразить, а тебе все не по вкусу. Остается только предложить простой рис!

Больная промолчала.

-— Ну а то, что мы все трое уходим, ничего? Не будешь скучать?

— Нет,— ответила Марико, подкрепляя свой ответ прелестной выразительной улыбкой, не оставлявшей сомнений в ее искренности.

Итак, все было улажено. В сопровождении Тацуэ и Сёдзо, словно командир во главе своего подразделения, Мацуко двинулась к выходу.

— Неужели Мариттян всегда будет такой? До чего же с ней скучно! Говорить с ней все равно что беседовать с воздухом. Право, от нее можно с ума сойти.

Этот разговор Мацуко начала, едва они успели выйти из больницы и усесться в дожидавшийся их у ворот бьюик, украшенный фамильным гербом — поникшей гроздью глицинии; на ту же тему она говорила не умолкая за обедом в небольшом ресторанчике, где высокие, потемневшие от времени дубовые панели и красные плюшевые ковры создавали особый, старинный уют. Можно было подумать, что она пригласила сюда своих спутников не столько для того, чтобы угостить их обедом, сколько для того, чтобы отвести душу в разговоре. Они сидели у окна в углу сиявшего чистотой зала. Здесь людно бывало только в сезон выставок, а сейчас столики, сверкавшие белизной скатертей, пустовали, и можно было без всяких помех вести интимную беседу. Покончив с супом, Сёдзо решил наконец тоже вставить слово:

— Но она ведь со всеми себя так держит, не только с вами.

— Это верно. Она и с Масуи не очень-то разговорчива. Но мне, друг мой, от этого не легче. Ведь я бы хотела видеть в ней в будущем свою опору. Правда, остаются еще Итио и Цунэко, но...

Итио и Цунэко, ее пасынок и падчерица, были люди уже взрослые и самостоятельные. Внешне они по-прежнему относились к ней как к матери, но она прекрасно понимала, что это лишь видимость и что, как только господин Масуи переселится в иной мир, она останется одна-одинешенька.

— Пусть бы Марико была какой угодно, лишь бы не такой, как сейчас,— продолжала она.— Иной раз, когда Таттян при мне в сердцах набрасывается на мать, я готова даже позавидовать Кимико.

— Полноте, тетушка! Вы заставляете меня краснеть,— усмехнулась Тацуэ, недовольно скривив ярко накрашенные, чуть влажные губы, и бросила на Мацуко укоризненный взгляд поверх стоявшей на столике вазы с тремя алыми гвоздиками.

Столик, за которым они сидели, был рассчитан на четыре персоны,, но пышнотелой госпоже Масуи одного места явно было мало, поэтому Тацуэ и Сёдзо предоставили в ее распоряжение половину стола, а сами сели рядом напротив нее.

— Мариттян — сама невинность, а я от природы сорванец и никак не могу служить образцом,— косясь в сторону Сёдзо, добавила Тацуэ.

— И все-таки я бы от души хотела, чтобы она была похожа на тебя. Будь она моя родная дочь, я бы этого, пожалуй, еще сильнее желала. Взять хотя бы вопрос о замужестве. Пройдет еще год-два, и он ведь обязательно возникнет...

— Да-а...— перебила ее Тацуэ.— Нелегко тогда придется жениху. Ведь он должен будет понравиться сначала Мариттян, затем... Нет, не в том порядке я говорю. Сначала дядюшке, потом Мариттян, потом тетушке. Трудно будет найти жениха, который всем- угодит. Сёдзо-сан,— обратилась она вдруг с недоброй усмешкой к своему соседу, который в это время расправлялся с жареной камбалой.— А что, если вам уже сейчас начать добиваться руки Марико?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза