Лабиринт

Накануне вечером Тацуэ позвонила Сёдзо и спросила, не отказался ли он от своего намерения навестить больную Марико, как они с ним договаривались. Так как в будние дни Сёдзо был занят, они условились пойти на следующее утро, в воскресенье. Прием посетителей начинался с десяти часов. Сёдзо явился, как было условлено, f половине одиннадцатого. Он пробыл у больной уже двадцать минут, а Тацуэ все еще не появлялась. Хотя Марико и выздоравливала, и температура стала уже почти нормальной, задерживаться посетителям долго не полагалось. Сёдзо начинал испытывать некоторую неловкость, тем более что он не находил никаких тем для разговора с Марико. Канно были земляками и родичами и с Таруми и с Масуи, но с последними они не были тесно связаны. Поэтому Сёдзо довольно редко встречался с Марико — не то что с Тацуэ и ее родными. С другой стороны, Марико уже не была ребенком, хотя еще и не стала в полном смысле взрослой барышней. Словом, Сёдзо оказался в затруднительном положении, не знал, о чем сейчас с ней можно говорить и как вести себя. Он молчал. Курить в палате не разрешалось. Не зная, куда себя девать, он неподвижно сидел в кресле, окидывая рассеянным взглядом тумбочку у кровати, широкий подоконник, белые стены, столик, на котором стояла корзинка с фруктами, и расставленные всюду цветы, радовавшие глаз своими красками и великолепием формы. Среди них он увидел и свои желтые тюльпаны, купленные им в цветочном киоске возле университета. Всего тюльпанов было пять. Больничная няня поставила их в высокий кувшинчик и пристроила на подоконнике между круглыми вазами с роскошными красными розами. На их фоне скромный букетик Сёдзо особенно бросался в глаза, он выделялся своим цветом и был похож на одинокую тоненькую свечку бедняка среди пудовых свечей богатых богомольцев. Это сравнение показалось Сёдзо забавным. Внезапно в голову ему пришла странная мысль. А что, если вот этой больной, которая лежит здесь, в хирургической клинике знаменитого профессора, предложить отказаться от палаты люкс, от белоснежной постели с голубым шелковым одеялом, от всех этих чудесных цветов, окружающих ее, словно сад... Предложить ей от всего этого отказаться и поменяться участью с какой-нибудь хромой или горбатой девочкой, которая лежит в этой же клинике, где-нибудь в уголке неприветливой общей палаты для бесплатных больных. Кто знает, быть может, она и согласилась бы. Возле той несчастной, наверно, неотлучно дежури’у мать или старшая сестра. Возвращаясь с работы, на минуту забегает отец и смущенно достает из кармана кулечек с карамельками. А у этих карамелек, должно быть, бесподобный вкус, таких никогда не пробовала Марико, так же как не знала она ни настоящей материнской ласки, ни сестринской дружбы...