Лабиринт

Как раз в этот день в местной начальной школе было назначено поминовение душ павших на фронте воинов. Сначала было намечено провести церемонию утром, но по каким-то обстоятельствам ее перенесли на три часа дня. Мацуко должна была не только там присутствовать, но, как одна из руководящих деятельниц Женского союза национальной обороны, выступить с речью. Текст речи уже лежал на столике в виде свернутого свитка. Текст составил и переписал Эбата. Конечно, эта речь представляла собой сплошное восхваление павших воинов. Мацуко обладала счастливым свойством — она быстро переставала смущаться, какие бы противоречивые мысли ни высказала. Больше она уже не касалась ни несчастной смерти Тацуэ, ни почетной смерти воинов. Это даже не было хитростью с ее стороны. Вскоре ее стали поминутно вызывать к телефону и, увлеченная этими разговорами, она просто поза-* была обо всем, что сейчас говорила. Сначала позвонила приятельница, одна из таких же деятельниц Женского союза, чтобы справиться, в каком наряде следует быть сегодня на церемонии. Костюм, состоявший из кимоно в стиле Гэнроку и широких шаровар, которые носили все женщины в военное время, теперь стал как бы формой, надевавшейся для всяких собраний. Но так же, как раньше, когда дамы одевались щегольски, собираясь на. устраиваемое одной из них вечернее гулянье в саду, освещенном фонариками, или на какой-нибудь другой званый вечер, советовались друг с другом, надеть ли кимоно с вышивкой на подоле или без вышивки, надеть ли одинарное оби или двойное, так и теперь таким же тоном они спрашивали, надеть ли шелковое кимоно или можно прийти в чесучовом. Но среди телефонных звонков оказался один важный: Масуи сообщал, что примерно через час собирается ненадолго приехать домой. В последнее время, когда ему нужно было с кем-либо конфиденциально встретиться, он умышленно проводил такую встречу среди бела дня у себя на квартире. Это тоже было нарушением правил, но в военное время оно допускалось.

— Вот вы и повидаетесь сегодня с Масуи,— крикнула Мацуко и, отойдя от телефона, хлопнула в ладоши. Когда она спешила, то всегда таким способом вызывала горничную, не прибегая к электрическому звонку. Две ее пухлые круглые ладошки хлопнули так громко, будто она щелкнула большими кастаньетами, и звук разнесся по всему дому.— Господин сейчас приедет. Он велел затопить камин в гостиной. Скажи об этом Морита. И потом позови Таки, пусть принесет сюда все, что приготовлено для отправки в Юки. Я в половине третьего уезжаю из дому. О машине я еще утром сказала Синдо. Я надену чесучовое кимоно. На-, деюсь, оно приготовлено? Сёдзо-сан, вы уж извините, но, пока вы ждете дядюшку, уложите, пожалуйста, все сами. Я думаю, так будет лучше. В вещах, которые кто-то тебе укладывает, никогда потом не разберешься. Мне, например, самое нужное всегда приходится доставать с самого дна. Минутку, минутку! И чемодан принесите! — Последние слова относились к горничной, которая уже выходила из комнаты. Вносить во все путаницу, беспорядок, забывать имена тех, с кем говоришь, тоже было свойством Мацуко. Даже вызывая какую-нибудь из четырех служанок, она ошибалась. Мацуко приписывала все это своей страшной занятости, особенно с тех пор, как началась война. Она искренне удивлялась, как это у нее еще на все хватает сил и здоровья. Масуи же по-прежнему считал, что она ничего не делает.

Вошла горничная вместе с Таки. Горничная несла большой чемодан. А служанка, которую звали Таки,— женщина средних лет — тащила, с трудом обхватив его обеими руками, огромный узел.

— И это все вы хотите сейчас отправить?

— Но ведь посылки теперь принимают весом не больше четырех кило. Пользуясь случаем, я и решила кое-что послать.

Узел был развязан, и его содержимое рассыпалось по светлой циновке. Для Сёдзо, разумеется, не было секретом, что и сейчас, несмотря на военное время и строгий контроль над потреблением, где-то можно было доставать все то, чего население и в глаза не видело — ведь даже витрины универмагов были пусты. И все же на подарки Мацуко он взирал с таким изумлением, будто увидел редкостные археологические находки. И впрямь можно было изумиться: целая штука белой английской фланели, десятки метров полотна, марля, вата, большая коробка с мылом, кофе, чай, какао, сыр, сливочное масло и в довершение всего — зеленоватые коробки с чаем высшего сорта и плитки шоколада с золотой надписью на темно-красной обертке. Как?! Затолкать все это в чемодан и увезти? Да ведь это все равно что найти сокровища! Если бы перед Сёдзо положили чек, подписанный Масуи, или пачку кредиток, он ни за что не принял бы такой подарок, даже если бы ему насильно засунули его в карман. А вот фланель, мыло, консервы принять было куда проще, как-то забывалось, что это тот же чек, те же деньги, только превращенные в нужные, желанные предметы. Но, кажется, Сёдзо в последнее время научился не замечать этого.

— Когда ждешь ребенка, всех этих вещей требуется очень много. Я буду вам все время посылать. Вы так и скажите Марико.