Лабиринт

Был чудесный лунный вечер. Я жил тогда в нашем особнячке на побережье. Только что я сделал круг — от парка мимо дач, расположенных на вновь поднятых землях, занятых теперь их огородами и цветниками, и готовился закончить свою обычную вечернюю прогулку. Для того чтобы по возможности избежать снотворного, нужно было порядком утомиться. Днем было слишком жарко.

К тому же при моем состоянии здоровья мне тогда рекомендовалось избегать ярких солнечных лучей. И я прогуливался в вечернее время, выбирая уединенные места, так как не хотел ни с кем встречаться.

К моему изумлению, в тот вечер, когда я проходил через бататовое поле, на тропинке, идущей чуть ниже, по самому берегу, показалась необычная для этих мест фигура мужчины в европейском костюме. Это был стройный молодой человек без шляпы. Длинные волосы, которые ветерок с моря разметал надо лбом, прямой нос, правильный, чуть сужающийся книзу овал лица. Этот образ, возникший передо мной при ярком лунном свете на расстоянии каких-нибудь десяти кэн ¹⁹⁷, поразил меня, я вдруг остановился и не мог сделать ни шагу, словно чьи-то сильные руки неожиданно схватили меня сзади. Это он! Это лицо я когда-то видел издали. Он, вероятно, не замечал меня, так как я стоял в тени кривых сосен, оставленных на побережье для защиты от ветра. Но ведь так просто было поравняться с ним, так легко было окликнуть его. А я не мог, я не смел ни позвать его, ни приблизиться к нему. Он был человеком другого мира. И в то же время он был тем человеком, к которому мне больше чем к кому-либо другому хотелось подойти и заговорить.

Однажды я рассказал Сано о странной вражде между домами Ито и Канно. Это было еще в Пятой средней школе высшей ступени ¹⁹⁸, где нас тиранил «формозский дикарь», о котором я уже упоминал. Мучимые военной муштрой, мы в то же время втихомолку вели такие разговоры, за которые настоящих солдат неминуемо ожидал бы расстрел. Почему Япония и Китай должны воевать?—недоумевал Сано... Взять хотя бы военных и их подголосков. Они уверяют, что война с Китаем неизбежна и что это самая правильная государственная политика. Пусть они ничего не понимают в политике, в экономике, в дипломатии, пусть их убеждения и заключения ошибочны или даже пусть они совершенно сознательно все искажают в своих авантюристических и честолюбивых целях, но, как бы то ни было, у них есть свои причины желать войны. А для солдата, отправленного на фронт, единственная причина, по которой он воюет,— это приказ о мобилизации. И вот он целится, стреляет и убивает, зная при этом, что и в него стреляют, что и его могут убить. Сано с печальным недоумением говорил об этой нелепой действительности, сталкивающей японцев с китайцами, хотя они не испытывают никакой личной ненависти или злобы друг к другу и не имеют никаких враждебных намерений и чувств. Тогда-то мне и пришло в голову рассказать Сано о вражде наших двух домов, воспроизводящей в миниатюре вражду двух государств, хоть нам и не приходится ни стрелять, ни убивать друг друга.

— А что бы ты стал делать в подобном положении?— спросил я Сано.

— Не считаясь ни с чем, протянул бы противнику руку,— без всякого колебания ответил Сано.— В их лагере непременно нашелся бы такой же молодой человек, как я, и мы поняли бы друг друга. Не удалось в первый раз — я повторил бы свою попытку и второй, и третий раз. И каждый раз, когда мою попытку примирения отвергали бы, позор и стыд ложились бы на того, кто не захотел внять голосу добра. Если ты убежден в необходимости поступить именно так, но не решаешься, боясь потерпеть неудачу, то, согласись, ты сам поддерживаешь ту глупую, темную, искусственную вражду, о которой говоришь.

Увидев, как при этом вытянулось мое лицо, Сано постарался подбодрить меня и, улыбнувшись своей доброй улыбкой,сказал:

— Добро всегда вознаграждается. Не унывай, жди — и благоприятный случай представится.

Когда я узнал человека, которого встретил у моря, мне вспомнились слова Сано и светлое чувство озарило мою душу, подобно тому как солнечный свет озаряет поверхность моря во время прилива. Вот он тот случай, о котором Сано говорил мне. Несомненно, этому человеку можно протянуть руку, и сейчас это было бы так естественно сделать.