Лабиринт

Но что сказать ему, как подойти? Меж нами немалая преграда. За долгие годы вражды столько накопилось презрения, гнева, ненависти, зависти!.. Если бы они стали зримы, то просто на глазах образовали бы огромный, чудовищный горный кряж. С какой стороны подступиться к нему и как его разрушить? А этот человек подходит все ближе. Нынче вечером у него было безмятежное выражение лица, таким я его еще не видел, когда случайно встречал в городе. Вот он остановился и закурил. На фоне моря вырисовывается его фигура. Он стоял спиной к той узенькой тропинке, по которой я шел через поле, Я решился в одно мгновение. Вернее, моя душа и тело все решили сами, помимо моей воли и сознания; я вдруг сбежал по небольшому песчаному откосу. Если б я даже захотел остановиться, ноги не послушались бы меня. Возможно, песок поглощал звук моих шагов, или этот человек о чем-то задумался и не слышал, как я подходил, но он не обернулся до того мгновения, когда я подошел к нему сзади вплотную. Я старался держаться спокойно, но, конечно, не мог скрыть волнения. Не помню, что я сказал, с чего начал. Я достал сигарету и хотел спросить, нет ли у него спичек. Слова застряли у меня в горле, но он, не дожидаясь, пока я доскажу, вынул из кармана спички и подал мне. По правде говоря, у меня в рукаве кимоно были спички. Но я никогда потом не раскаивался в своем обмане — он помог мне преодолеть рубеж, разделявший нас.

Он не проявил особого удивления, точно так же как и нежелания говорить со мной. Непринужденно и просто он спросил меня о школе. Минут пять мы стояли рядом, любуясь луной. Во время нашей встречи и дома после нее я был в приподнятом настроении. Было радостно сознавать, что мое безотчетное доверие к нему оправдалось.

Во второй раз мы тоже встретились случайно — ехали в одном вагоне поезда. Он оказался превосходным человеком, даже еще добрее, чем я предполагал. Он охотно говорил со мной обо всем и без всякой предвзятости. Напоследок я навестил его в библиотеке. Это грозило нам неприятностями. Но я пошел на этот риск. Явившись в библиотеку как читатель, я спросил, нет ли у них английского перевода «Мыслей» Паскаля, о которых мы вскользь упоминали, когда разговаривали с ним в поезде. Это, разумеется, был лишь предлог. В действительности мне хотелось спросить его совсем, совсем о другом. Но не хватало смелости. Заговорить об этом было еще опаснее, чем зайти к нему в библиотеку. Потом мы, совсем как настоящие друзья, шли через вечерний парк. Уже одно это доставляло мне большое удовлетворение. В такое время и в таком месте у нас не встретишь ни души. И на этот раз я был только’ рад тому, что в нашем городишке к гуляющим относятся как к шалопаям.

И с тех пор мы больше не встречались. Из школы я ему послал всего лишь одно или два письма.

Июль 1941 г,

На заводе стали устраивать вечера так называемых «танцев нового урожая». Либретто сочинил настоятель храма Хатимана бога войны; жена управляющего отделением банка напела слова песни на патефонную пластинку и поставила танцы. Ходят слухи, что в свое время она была гейшей в Кобэ, но мои невестки уверяют, что это выдумка, исходящая из лагеря наших недругов. Обе мои невестки — активные деятельницы в местной организации Женского союза и всегда стремятся оказаться первыми по части размещения среди населения облигаций государственного займа, а также отправки подарков солдатам на фронт. Своими постоянными победами над соперницами из лагеря наших конкурентов они во многом обязаны энергии жены управляющего банком. Поэтому-то они и защищают ее.

Движения в танце урожая несложны. Самисэна не требуется, танцы идут под аккомпанемент барабана. Проигрыватель доставляется на грузовике, а вместо соломенных широкополых шляп и женских повязок и мужчины и женщины одинаково повязывают голову полотенцами с изображением восходящего солнца.