Лабиринт

В тот день Сёдзо заступил на пост в двенадцать часов ночи. Письмо он спрятал на груди, в карманчике для разной мелочи, который сам как-то пришил к нижней рубашке. Его мысли ни на минуту не отрывались от этого заветного письма. Он поднимался по лестнице сюда на башню, словно заводная кукла, машинально переставляя ноги. Хотя рация работала, он даже не заметил, кто был у аппарата — Андзай или Мори. И когда он стоял на вышке, к которой со всех сторон подступало безграничное пространство, заполненное звездами, удивительная мысль внезапно пришла ему в голову, словно одна из этих звезд попала туда: бога первобытному человеку, несомненно, дали звезды. Эта мысль была так неожиданна для него самого, словно он первый додумался до того, что источником возникновения религии была природа. Ведь эти созвездия, сверкающие постоянно и неизменно, расположены в строгом порядке, в форме определенных геометрических фигур. И поэтому в силу весьма простого и естественного процесса человек, сравнивая эту таинственность, безграничность и определенность с собственной слабостью, с ограниченностью и кратковременностью жизни, возымел идею о вечном и всеобъемлющем существе. Теперь Сёдзо думал о религиозности жены уже гораздо спокойнее, чем после прочтения ее письма. Сёдзо понимал: если Марико вдруг обратилась с молитвой к деве Марии, стоявшей посреди цветника на школьном дворе, то это вообще для нее характерно. Вот так первобытный человек, глядя на звезды, рассеянные по ночному небу, открыл для себя бога. Так и Марико прбсто и доверчиво обратилась не только к божьей матери, но и к самому богу, которого сначала немного страшилась. Взять хотя бы эти ее слова, то и дело повторявшиеся в письме: «думать о боге так, как мне удобно», «обращаться к богу просто» и т. д. и т. п. Разве верующий станет так говорить о боге? Слова Марико доказывали, что и к богу она относилась со свойственной ей непосредственностью, так, как должна относиться к религии женщина, в душе которой примерное послушание уживается с дерзостью. И Сёдзо пришла в голову мысль, что, наверно, бог за это любит еще больше Марико.

Очертания гор незаметно расплылись. Облака, заволакивающие небесный свод, всегда шли с той стороны. И сейчас темнота наступала точно так же, как если бы одно за другим закрывались невидимые окна, разбросанные на всем необъятном небесном просторе. С наступлением ночи небо прихотливо менялось. Вот и сегодня темнота пощадила край неба возле самой реки. Когда Сёдзо смотрел вверх, где над вышкой пролегала граница света и тени, он не мог отделаться от мысли, что когда-то он уже видел такое небо. Возможно, то было ночью, когда они ехали на открытой платформе через Корею на север, а возможно... Он мучительно старался вспомнить, где еще, но в голове его уже роились обрывки других мыслей.

Сколько же времени прошло с тех пор, как он занялся историей христианства в Японии? Если смотреть сквозь призму этой его работы, то в течение нескольких лет Сёдзо ближе всего соприкасался с богом. Однако бог был для него каким-то иным понятием. Когда в письмах миссионеров, в их докладах почтительно и с благоговением повторялось имя божье, Сёдзо неизменно видел в этом лишь определенный условный символ. Тем не менее ему показалось, что только сейчас он впервые осознал этот факт. Бог по-прежнему оставался для него лишь определенным понятием, но в теперешнем необычном настроении духа он невольно думал о нем как о чем-то отличном от математических или иных символов.