Лабиринт

— Уж если на фронте захочется чего-нибудь поесть, хотя бы какой-нибудь дряни, так просто вынь да положь! Я вот очень люблю леденцы. Сунешь его в рот — и кажется, будто вернулось детство. Леденцы самое приятное из того, что нам присылают в подарок, да вот в последнее время их почему-то нет в посылках. Но в деревне они наверняка должны быть. Ты ведь завтра пойдешь туда за провиантом? Будь добр, не забудь мне купить. Очень прошу,

— А ты что, опять будешь редьку сушить?

— Должно быть. Деньги я тебе дам сейчас.

— Еще не известно, найду ли. А если будут, обязательно куплю. Деньги отдашь потом.

Однако Сёдзо быстро вынул из кармана кредитку и сунул ее в грубую шахтерскую ладонь Асаи.

— Купи на все, сколько коробочек дадут. Здесь ведь никогда не знаешь, сколько с тебя запросят.

— Какую бы цену ни заломили спекулянты, все равно дороже, чем у Накаи не будет. Уж у этой скотины...— Асаи плотно сжал губы, слишком красные для такого смуглого лица, и криво улыбнулся. Он отошел от Сёдзо и, шагая вразвалку, направился к циновкам с редькой.

— Я возьму немного, ладно?

— Если хочешь погрызть, бери с другого края, там лучше подсохла.

— Я не люблю сырую редьку. Лучше взять у Накаи сои в порошке, кстати, у него и чеснок есть, и сварить.

Асаи разостлал полотенце и, набирая в него нарезанную редьку, стал рассказывать, как вкусно можно ее приготовить, а затем добавил, что пока у Накаи не кончились запасы, ребята, работавшие на ремонте курятника, решили свернуть голову цыпленку и втихомолку отпраздновать окончание строительных работ. Если Сёдзо захочет прийти к ним, то даже Нерпа с удовольствием примет его.

— Рискованное это дело, рискованное. Почему патруль туда все время нос сует? Кур каждый день пересчитывают!

— А, черт с ним, с патрулем. Риск — благородное дело. Ведь не все же только им жрать, что повкуснее. Борода— уж ладно, но ведь и остальная братия не всегда в столовую ужинать приходит. Они в это время сукияки уплетают — им его по особому заказу готовят. Хоть у нас погоны и не те, да на фронте всех должны кормить одинаково. А то какое же это, к черту, боевое товарищество, когда одним все, а других в черном теле держат! Даже зло берет.

Они стояли друг против друга. Сёдзо пристально смотрел на Асаи, словно разглядывал его резкие черты, выступающие челюсти, длинный овал лица, такого узкого, что оно казалось продолжением его бронзовой шеи. Асаи был примерно одних лет с Сёдзо, он частенько ворчал вот так, как сейчас. А ведь это он тогда пытался доказать, что листовки подбросил не Чэн, хотя под конец схитрил и отказался от своих слов. Может быть, работая на шахте, он имел какое-нибудь отношение к профсоюзам? «Тащи с собой и других — да побольше!» — снова прозвучал голос Кидзу. Но Сёдзо не возлагал никаких надежд на своих товарищей по отряду. Прежде всего он сам очень долго колебался. Если бы он принял решение сразу при встрече с Кидзу, возможно, и его отношения с Асаи сложились бы по-иному. А если ему довериться и рассказать о замышляемом побеге? Интересно, как он к этому отнесется? На какой-то миг эта мысль захватила Сёдзо. Это был странный соблазн, который можно было сравнить лишь с непреодолимым желанием бросить в раскаленные докрасна угли жаровни бутылку с маслом.

— Ты что хотел сказать?

— Да нет, ничего...

«Что за дурацкие мысли лезут в голову»,— подумал Сёдзо, испытывая не то досаду, не то раскаяние, у него было ощущение, будто он упустил что-то важное, что само шло в руки.

— Ну, теперь иди! — каким-то чужим голосом вдруг проговорил Сёдзо и отошел в сторону — к ним приближался Вада, напарник Сёдзо по работе. По привычке он еще метров за сто закричал:

— Пора потихоньку закрывать нашу лавочку, а?

— Только тебя и ждем. Шагай живей! —крикнул Сёдзо. Подойдя, Вада сказал Асаи:

— А ну-ка, помоги нам. Не бойся, не даром!

— Нет, я, брат, спешу. Мне пора идти сменить Сенсукэ.

Однако Асаи и не думал спускаться с обрыва, а, наоборот, пошел в дальний конец поля.

Небо начало по-вечернему бледнеть. Потускнели крыши казарм, круглая башня потускнела. Горизонт в той стороне, где была деревня О., затянуло лиловой дымкой, и солнце, садившееся за эту лиловую полосу, казалось каким-то погасшим, шафрановым и странно сплющенным. Ни шороха, ни ветерка, как будто все застыло в природе. И, уж конечно, ни радости, ни стремлений, ни ожиданий, ни надежды. Отрезаны от нормальной человеческой жизни, и кругом одна пустая, серая равнина, похожая на шкуру какого-то гигантского животного.

Выпрямившись и разведя руки в стороны, Асаи глядел в эту безжизненную даль, затем поднес ладони ко рту и издал громкий протяжный звук, похожий на вопль:

— О-о-о-о...

Казалось, что это застонал весь отряд или скорее вся армия, все солдаты. Хорошо, что Асаи немного прикрыл рот. Иначе от его зычного баса задрожали бы стекла в казармах и громкое эхо разнеслось бы по всему широкому полю. И за это попало бы. Ведь даже тут, в этом унылом, пустынном уголке, где, казалось, замерла всякая жизнь, соблюдалась строжайшая военная дисциплина.