Лабиринт

Тацуэ заметила, что в последнее время в обществе все чаще упоминалось имя генерала Камада. Вот и сегодня разговор почти все время вертелся вокруг него. Пять-шесть лет назад этому старому генералу, слывшему невероятным упрямцем, дали отставку. Его считали уже ни на что не пригодным, как старое дырявое ведро в чулане. В русско-японской кампании он потерял правую руку и стал, так сказать, инвалидом войны. Тем не менее старик продолжал пользоваться большим влиянием в военных кругах, связанных с сацумской кликой ⁶⁸.

Сидевший рядом с Тацуэ молодой Инао шепотом спросил ее;

— Вы не торопитесь уходить?

— Нет, но...

— Пусть ваши едут, а вы посидите...

— Но мне сегодня нужно побывать еще в одном месте.

— Где?

Тацуэ сделала вид, что не слышала вопроса. Ее внимание привлек Масуи, продолжавший развивать свою мысль. Упрямство или, вернее, невежество его тестя в экономических вопросах — не только личная особенность старого генерала, это скорее сословный недостаток. И вся беда в том, что представители его класса считают это чуть ли не высочайшей своей добродетелью.

— А вместе с тем,— продолжал Масуи,— у молодежи, оканчивающей теперь Академию генерального штаба, самоуверенности и гонора хоть отбавляй. Для молодых не существует никаких авторитетов. Они ни во что не ставят ни министра финансов, ни главного управляющего Японским банком, ни любого другого гражданского чиновника. Эти воинствующие молодые люди представляют собой еще большую опасность, чем старые генералы.

— Но те, кто служит в экспедиционных войсках, фыркают, кажется, еще больше, чем те, которые сидят дома,— отозвался Таруми.

— Так или иначе, господин Таруми, но надо втолковать этим молодцам, что считать денежки следует поручать тому, кто умеет это делать, а не то можно и в трубу вылететь. Это уж ваша обязанность, обязанность политиков.

— С больной головы да на здоровую! Нет уж, увольте!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Масуи и вдруг, совершенно неожиданно, точно всадник, круто повернувший коня в противоположную сторону, наскочил на Эдзима:

’— Ну, а вы, граф, что думаете на сей счет?

Хотя разговор велся обиняками, они отлично понимали друг друга. Речь шла об учреждении в Маньчжурии компании, создание которой вызвало оживленную дискуссию на страницах печати.

Предприятие это, несомненно, было затеяно военными, и споры велись вокруг вопроса, какую долю в нем будут занимать капиталы японских финансовых тузов.

Тацуэ с таким видом, словно она решилась на отчаянно смелый шаг, подняла рюмку старого сакэ, выпила и с хрустом разгрызла лежавший на дне леденец.

Тацуэ с детских лет привыкла наблюдать всевозможные закулисные махинации, влияющие на все сферы общественной жизни. Она прекрасно знала, что так называемые столпы общества, которые на словах заботятся об общественном благе, а на деле пекутся о собственном кармане, ничего не предпринимают без умысла. Ни один подарок, ни одно приглашение на обед не посылались в их среде без определенной цели. Взять хотя бы этого франта в европейском костюме, с красивым, но глупым лицом. С трудом подавляя зевок, Тацуэ взглянула на виконта Ато. Разве его пригласили бы сюда, не будь у него ценных бумаг, земель и рудников? Нигилистическая безнадежность, как ржавчина, разъедала душу Тацуэ. Такой взрастила ее среда — недаром говорится: что посеешь, то и пожнешь.

Когда кончили обедать, не было еще и восьми. Засиживаться не полагалось, потому что графу Эдзима пора было уходить. Где бы граф ни бывал и что бы ни делал, но как только время подходило к восьми, он все бросал и спешил домой. Ровно в половине девятого он неизменно был у себя. Приняв лечебную ванну, он отдавался в руки своей постоянной массажистки, пожилой женщины, и после массажа укладывался спать. Этому распорядку граф следовал неукоснительно и строжайшим образом соблюдал режим.

Таруми вместе с хозяевами провожал графа до парадной двери. По полутемному, устланному циновками узкому коридору граф шел быстрым шагом впереди, сверкая белыми таби. Таруми, следовавший за ним почти вплотную, наклонился к нему и спросил:

— Вы завтра будете у себя?

— В первой половине дня.

— Я хотел бы ненадолго заглянуть к вам.

— Милости прошу.

Глядя на затылок графа, Таруми осведомился, в котором часу удобнее всего посетить его. Волосы у графа были еще не совсем седые; гладкая, лоснящаяся розоватая лысина на макушке походила на небольшую круглую раковину. Провожавшие Эдзима старик Инао и Масуи приняли равнодушный вид, хотя на самом деле его ответ интересовал их не меньше, чем Таруми.

Если бы Эдзима ответил, что относительно часа лучше договориться по телефону, это означало бы почти отказ. Однако он сказал:

— Пожалуйста, в девять. Если же вас больше устраивает вторая половина дня, с двух часов я буду в клубе.

— С вашего разрешения я предпочел бы встретиться у вас дома. У меня есть кое-какие вопросы, по которым я хотел бы узнать ваше мнение.