Лабиринт Мечтающих Книг

Проведя почти бессонную ночь, следующим утром я пребывал в мрачном расположении духа. Я блуждал по улицам Книгорода, не проявляя никакого интереса к достопримечательностям. Мои мысли безудержно кружились вокруг событий вчерашнего дня, и я беспрестанно задавал себе один вопрос — не следует ли мне все же просто исчезнуть, не простившись с Инацеей. Вся поездка была исключительно катастрофически ошибочным решением и приносила мне до сих пор только неприятности. От полного опьянения в дымительной до помрачения разума и смерти любимого друга — и все это в течение двух дней. А что если эти неприятности продолжатся или даже умножатся? Во всяком случае, мое дурное настроение не улучшалось. Почему я должен был проводить еще мучительный вечер с ужаской? Я не стал строить догадки, что на самом деле означала скорбь ужаски и как долго она продлится. И зачем мне надо было продолжать мучиться с этим таинственным письмом, загадку которого не смог разгадать даже эйдеит, имевший три мозга? Мое пребывание в Книгороде потеряло всякий смысл.

Я натянул капюшон поглубже на лицо и отправился в небольшое оживленное кафе, чтобы исправить свое настроение чашкой крепкого кофе. Как было указано на табличке, здесь подавали горячие напитки в прессованных стаканчиках из старой книжной бумаги, которые можно было взять с собой и потом выбросить. Это было новинкой в Книгороде, и мне захотелось испытать это на себе.

Когда я, отстояв длинную очередь, оказался наконец у прилавка и сделал заказ, очаровательная, напоминающая эльфа продавщица спросила:

— Гном, гимпель или брюквосчет?

— Э-э-э, — промычал я озадаченно в ответ. — Ни один из названных. Я… — Тут я запнулся. Стоит ли мне сказать ей, что я динозавр? Какое ей вообще до этого дело?

— От этого зависит объем напитка, — объяснила продавщица со слегка заметной нервной ноткой в голосе. — Гном — маленький стаканчик, гимпель — средний, брюквосчет — большой.

— Понятно. Тогда, э-э-э… гимпель, пожалуйста, — ответил я раздраженно.

— Шоколированный, сахалированный, молокированный или общелированный?

— Что?

Эльфоподобная продавщица закатила глаза.

— С какао, с сахаром, с молоком или со всем вместе?

— Вот оно что! Э-э-э… черный, пожалуйста. Я на диете.

— Черный? — переспросила она. — Но тогда вы не получите специальную скидку. У нас сейчас проходит неделя скидок. На кофе «со всем вместе» дается пятидесятипроцентная скидка. — Она указала на табличку, висевшую над прилавком. Там было написано: «Большая неделя специальных скидок! Кофе «со всем вместе» за полцены! Пейте вместе с нами!»

— Мне все равно, — ответил я, еще больше раздражаясь. — Я хочу черный кофе. И хотелось бы получить его еще в этом веке!

— Как будет угодно. Не желаете ли еще печенье «Локон поэта» к кофе?

— Нет! — прорычал я так громко, что на полках задребезжала посуда. — Я хочу только кофе!

На мгновение в кафе стало так тихо, что слышно было, как летит муха. Все уставились на меня, а какой-то ребенок заплакал.

Получив наконец то, что хотел, я схватил свой напиток и вышел из заведения. Мне следовало быть осторожнее! Я был самым известным писателем Цамонии, и если бы меня сейчас кто-нибудь узнал, то этот поход мог раз и навсегда стать кошмарным сном. Потом еще выяснилось, что кто-то положил в мой кофе сахар, вероятно, в ответ на мое поведение.

Чтобы немного отвлечься, я сразу направился в соседнюю книжную лавку, которая, очевидно, не была букинистической, а специализировалась на современном ассортименте. Как правило, созерцание собственных произведений сразу улучшало мое настроение, если книги были подобраны по порядку, возвышались высокой стопкой и были представлены надлежащим образом. И мне было любопытно, каким образом в местной книготорговле рекламировали мое творчество. Сначала я обследовал витрину, потом столы и наконец стеллажи и не обнаружил ни одной своей книги. Но это было невозможно! Неужели эти книготорговцы не хотят заработать деньги? Я видел новейшие произведения Абиглея Фарадома и Ипамоя Ягддурста, Рунальфа Индифферентного и Хало ван Хайленшайна, Артикуляриуса Зильбенпихлера и Меера фон Зиннена — но мои произведения не относились к числу наиболее популярных книг. На стенах висели портреты таких молодых писателей, как Хумидо Ле Квакен-швамм, Йохи Скала или Гориам Зепп, но ни одного моего портрета. Я вышел из магазина и еще раз посмотрел на него снаружи. «Современная цамонийская литература» было написано на вывеске над входом. И ниже мелким шрифтом дерзкая приписка, которую я не заметил сразу: Никакой литературы из Драконгора!