Читаем Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография полностью

Анализ содержания переведенных фрагментов показал, что перевод осуществлялся с обоих изданий — и 1742, и 1743 года. Нумерация параграфов соответствует изданию 1742 года, но в рукописи присутствуют фрагменты, которыми было дополнено издание 1743 года (см. описание шестой тетради). Перевод делится на тетради следующим образом: первая тетрадь содержит предисловие к изданию 1742 года и первые параграфы до середины 4-го, где рассказывается о ранних годах жизни Остермана и его предках[1219]. Вторая тетрадь (на бумаге 1770‐х годов) содержит окончание первой и начало второй части («Как сделался известным в России»)[1220]. Третья тетрадь представляет собой перевод § 4 второй части «О начале Голландских [Аландских] мирных трактатов со Шведами». Фрагмент, написанный на синей писчей бумаге голландского производства 1790‐х годов в лист, переписан двумя почерками, содержит зачеркивания и помарки. Он начинается со слов о том, что автор не уверен, действительно ли Остерман принимал участие в процессе над царевичем Алексеем: «Я также не могу утверждать за верное, был ли после г. Остерман употреблен также при следствии, учиненном против нещастнаго Царевича»[1221].

Четвертая тетрадь — сложенная вдвое синяя бумага сорта «Pro Patria» 1790‐х годов — содержит продолжение перевода § 4 второй части и доходит до § 6. Речь здесь идет о событиях конца Северной войны: «мекленбургской истории», начале переговоров о мире, Аландском и Ништадтском конгрессах[1222]. Пятая тетрадь содержит перевод § 11–21. Интересен § 11, содержащий сообщение о том, что Остерман, вероятно, был тем человеком, кто предложил Петру именоваться императором, и поэтому «он виновник того, что теперь Российское Государство почти во всем свете почитается и уважается как Империя»[1223]. Тут же находится самый спорный фрагмент всей книги — § 14 издания 1742 года — о переходе Остермана из лютеранства в православие. Согласно сведениям Хемпеля, он это сделал «вопервых чтобы вступить в выгодное супружество, вовторых, приобресть через то большую благосклонность и разположение нации»[1224]. В следующем издании Хемпель отправил этот фрагмент, очевидно, за его спорностью, в сноску к следующему параграфу, посвященному женитьбе Остермана на русской знатной даме, поэтому нумерация параграфов в издании 1743 года сдвинулась.

Пятая тетрадь, начинающаяся с л. 49, содержит перевод параграфов второй части, начиная с одиннадцатого, посвященных Ништадтскому конгрессу[1225]. В этой части Хемпель прославлял заключенный Остерманом Ништадтский мир и его самого, который «совершенную милость Петра Великаго и полное доверие» «для безсмертной в потомстве славы». Теперь во всей Европе «могущество царя, приметно увеличившееся, каждому казалось страшным». Кто бы мог подумать, писал Хемпель, что русские так скоро научились «побеждать своих учителей гораздо славнее и рачительнее»[1226]. В § 12 Хемпель описал милости, которыми Петр вознаградил Остермана за его услуги, а § 13 трактовал о том, что побудило Остермана принять православную веру. Это не что иное, как способ «достигши щастия [то есть удачи], удержаться, возвысить оное и утвердить»[1227]. В § 14 обсуждался важный вопрос: кто та знатная дама, на которой женился Остерман. Следующие параграфы, до 26‐го включительно, трактуют проблемы наследия престола после Петра I. Здесь же приведен текст «Тестамента» Екатерины II, представляющий собой пример двойного перевода[1228].

В шестой тетради переведены § 27–33 второй части[1229]. Речь в них идет о том, что Остерман покровительствовал поэтам и ученым («подобно Меценату заботился о Флакхах и Маронах <…> частно предлагая им свои услуги, частно же награждая их щедрыми подарками») и что Петербургская академия наук — «превосходное учреждение» — «по большой части творение Г. Остермана»[1230]. По сведениям Хемпеля, именно Остерман после смерти Петра занимался приглашением немецких профессоров в Россию: «Обо всем касающемся до содержания вышепомянутой Академии также, и об ея усовершенствовании наипаче имел попечение Г. Остерман»[1231]. После рассказа о воцарении Екатерины I Хемпель опубликовал заимствованный им у Вебера текст «Расположения учений Петра Второго», приписывавшийся Остерману[1232].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Литература как жизнь. Том I
Литература как жизнь. Том I

Дмитрий Михайлович Урнов (род. в 1936 г., Москва), литератор, выпускник Московского Университета, доктор филологических наук, профессор.«До чего же летуча атмосфера того или иного времени и как трудно удержать в памяти характер эпохи, восстанавливая, а не придумывая пережитое» – таков мотив двухтомных воспоминаний протяжённостью с конца 1930-х до 2020-х годов нашего времени. Автор, биограф писателей и хроникер своего увлечения конным спортом, известен книгой о Даниеле Дефо в серии ЖЗЛ, повестью о Томасе Пейне в серии «Пламенные революционеры» и такими популярными очерковыми книгами, как «По словам лошади» и на «На благо лошадей».Первый том воспоминаний содержит «послужной список», включающий обучение в Московском Государственном Университете им. М. В. Ломоносова, сотрудничество в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, участие в деятельности Союза советских писателей, заведование кафедрой литературы в Московском Государственном Институте международных отношений и профессуру в Америке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Дмитрий Михайлович Урнов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное