Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография

В издании 1742 года этот фрагмент находится в § 30 второй части; его русский перевод попал в шестую по счету тетрадь. Отметим появление здесь слова «народ» как перевода Nation в сообщении об объявлении Анны императрицей сенатским (на самом деле, Верховного тайного совета) манифестом 4 февраля 1730 года. Во второй половине XVIII века такой перевод уже преобладал над «нацией», свойственной переводам начала века[1245]. Именование аморфного «народа» из манифеста Верховного тайного совета Nation превращало русских в политическую нацию в глазах европейского читателя, делая их одним из политических акторов[1246]. Тот вариант правления, который был предложен Анне Иоанновне через князя Василия Лукича Долгорукова («несколько ограниченное»), переведен дословно: «die Regierung, obschon auf eine eingeschränkte Weise». Остерман же, по прибытии принцессы в Москву в феврале 1730 года, «споспешествовал ей, чтоб она опять установила самодержавие»: «<…> daß Sie die Souverainetät wieder erlangte». Именно так во второй половине XVIII века переводилось французское souveraineté, хотя в первой половине понятие описывалось словами «полная» или «верховная власть»[1247]. Остерман сразу же описал Анне опасности, исходившие от Долгоруких, наносивших вред империи: они хотели «принимать участие в правлении и соделались виновными в оскорблении Величества» («<…> daß sie an der Regierung mit Theil nehmen wollen, und sich des Lasters der beleidigten Majestät schuldig gemacht»). Их следовало наказать «по законам Империи» («nach den Gesetzen des Reichs»), а императрица должна быть «Всепреосветлейшей и самодержицей всея России и прочее» («<…> und es müsse die Allerdurchlauchtigste Kayserin eine Selbsthalterin aller Reussen seyn»)[1248].

Наблюдения над переводом биографии Остермана свидетельствуют о том, что по крайней мере некоторые переводчики имели серьезные пробелы в образовании. Например, они не знали античную литературу. Так, Хемпель превозносил Остермана как воспитателя юного императора Петра II и даже назвал его Хироном при Ахилле, но переводчик не распознал эти имена и переврал их написание[1249]. Само это сравнение заимствовано из первого немецкоязычного жизнеописания Петра I от 1710 года. Там оно появляется после текста «Инструкции» Гюйссена, которого автор сравнивает с епископом Фенелоном и восхваляет Петра, позаботившегося о том, чтобы найти «своему юному Ахиллу <…> мудрого Хирона, который может внушить ему сердечнейшие науки»[1250]. Источником сведений о том, что кентавр Хирон воспитывал Ахилла, были «Эподы» Горация (XIII: 11–18); также кентавр упоминается в связи с Ахиллом в 16‐й песне «Илиады» (Хирон изготовил для отца Ахилла копье, которое не мог поднять никто из ахеян, кроме Ахилла). В 1790‐е годы ни XIII эпод Горация, ни 16-я песня «Илиады» еще не были переведены на русский язык[1251]. Если знания древних языков и литературы у переводчика явно отсутствовали, значит, у него не было ни хорошего домашнего, ни университетского образования; учебу в Славяно-греко-латинской академии также можно исключить. Один из переводчиков был не в состоянии передать сложный немецкий синтаксис, то есть ему не хватало переводческой практики и/или общего образования[1252]. Ostsee один из переводчиков транслитерирует, а не дает соответствующее русское название (Свейское или Балтическое/Балтийское море); переговоры со Швецией 1718–1719 годов при участии Остермана — Аландский конгресс — называет Голландским конгрессом[1253].

*