Лабораторные условия (СИ)

-Знаешь, - начала Дорис интонационно выделенным, особенным тоном, и Ковальски автоматически отметил, что начала она с риторического вопроса. Да откуда бы ему знать? Что за дикая манера начинать беседу с вопроса типа «Знаешь что?» или « А знаешь, что мы делали вчера?». Таким образом, собеседник как будто снимает с себя ответственность за инициативу беседы. Это уже не он стремится тебе что-то поведать, а ты сам у него спрашиваешь, а ему не остается ничего иного как тебе отвечать. Поэтому некоторым людям стоит говорить «Нет, не знаю и знать не хочу». Дорис он этого сказать не мог, даже если и следовало бы.

-Знаешь, а ведь я никогда раньше не видела тебя в деле.

Ковальски мысленно поморщился. «В деле» звучало так затаскано-киношно, так штамповано, как будто это сказала не живая Дорис а героиня фильма-Дорис, сделанная под трафарет режиссерских условностей. В каком, прости господи, деле? В бою? Она ведь и раньше знала, чем он занимается. Если вернулся живым – значит, победил, или, во всяком случае, не проиграл. Как известно, «хочешь быть женой генерала – выходи за лейтенанта» - шутка с такой долей горькой правды, что ее следовало бы запретить законом.

Дорис продолжала на него глядеть своим полувопросительным взглядом, как бы приглашая к ответу. Стоило бы поддержать тон беседы, и фраз для этого имелось превеликое множество - добрый дядя кинематограф спонсирует нас щедро. В этой ситуации уместно снисходительно улыбнуться, блеснув зубами, облокотиться о что-то рядом стоящее, и, обращаясь к собеседнице, назвать ее «деткой». Если бы кто-то так действительно делал в жизни, Ковальски, вероятно, дал бы ему в челюсть без предупреждения.

От всего этого так и разило имитацией, искусственностью, суррогатом того, чего ни один из участников за душой не имеет, и это куда неприятнее, нежели просто оставаться в одиночестве.

Время сочилось секундами, как дерево смолой – вязкими каплями, медлительно сползающими в небытие, и оседающими в памяти.

- Я не знала, что ты такой, - продолжила Дорис, как бы помогая ему, подталкивая в нужную сторону. – Такой смелый, и умный, и уверенный. Это так круто!

Только и стоило, что поддержать ее, и они уйдут отсюда вместе. Он возьмет Дорис за маленькую, но сильную руку, а может, и приобнимет – хоть когда-то рост сыграет на его стороне – и они удалятся по аллее в сумрак, а жизнь пустит на этом фоне титры… Ведь Ковальски хотел этого. Хотел взять ее за руку, господи, как же долго хотел… Почувствовать, что она сожмет его ладонь, и он ответит тем же, и будет, как может, осторожен, а Дорис… Дорис примет его. Захочет его, а вместе с ним и всего, что он готов был ей дать. Того, что он хотел ей дать.

А что дальше?

-Что?

Оказалось, он произнес это вслух.

-Значит, это именно то, что тебе нужно, - добавил лейтенант, игнорируя вопрос Дорис. – Чтобы человек, которого ты выбираешь, выглядел определенным образом в глазах окружающих?

Дорис молчит. Она могла бы со слезами в голосе воскликнуть «это неправда!» но Дорис плачет редко.

-Нет разницы, кто он на самом деле, и как относится к тебе и к жизни, каковы его взгляды и принципы, что он умеет, к чему готов – важно только то, чтобы он выглядел.

Он вспоминает предыдущие семнадцать раз, и болезненно сглатывает, как будто горло внезапно отекло. Ему хотелось, чтобы Дорис улыбалась ему, и вот, она готова, но вдруг оказывается, что Ковальски и тот бравый парень в военной форме, который час назад, по уши в солидоле, ковырялся под брюхом у очередного изобретения ее братца, требуя то отвертку то пинцет, что они двое для нее разные люди. Дорис было плевать на Ковальски, пока все, что он делал, происходило где-то далеко. Ковальски стал для нее привлекателен только после этого вот «круто», и он не мог не сделать неутешительного вывода относительно того, что же именно Дорис соблазнило на самом деле. Не он, и не то, что он к ней испытывал, и даже не то, что так желал отдавать ради нее, выворачивая наизнанку душу, а это самое «круто». А что там, за этой оболочкой, внутри, ей знать не обязательно, да и не очень-то хочется, если говорить чистосердечно…

Открытие его ошеломило и в какой-то степени опустошило. Дорис не любила людей. Дорис любила свои о людях мысли. А он – он по-прежнему ей нужен не был. Никакой разницы, что там творится в твоей черепушке, пока ты спасаешь мир. Лишь бы спас, а потом стоял в лучах заходящего солнца и держал вызволенную жертву на руках, пока на вас глазеют зеваки.

Он повернулся и пошел прочь.