Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Лагарп позже (4 ноября 1815 года) прислал Александру подробное описание праздника, который подготовили к прибытию царя в Лозанну. В самом живописном местечке над городом, откуда взором можно было целиком окинуть Женевское озеро, почетного гостя поджидали девушки с корзинами фруктов и цветов, в соседнем лесу играли музыканты, на озере были готовы украшенные флагами шлюпки для возможной прогулки императора, весь берег к вечеру осветился бы огнями. «Никакой роскоши, это нам не пристало; но повсюду искреннее выражение сердечной признательности». К торжеству готовились и на уровне правительства кантона, для которого оно имело столь важное значение[418]. Нежелание Александра участвовать в таком празднике (а одновременно с этим отказ увидеть лучшие картины альпийской природы, наконец, посетить родину своего учителя) – не означало ли, что создатель Священного союза уже по-другому смотрел на свою роль «защитника свободы» Швейцарии?

Правда, и Базель встретил Александра I торжественным стечением народа и зажег иллюминированную надпись, прославлявшую того, кто «первым мужественно вступил в борьбу за Европу». В Цюрихе городской магистрат в полном составе представился императору и дал в его честь бал. Дорогой от Базеля до Цюриха Александр «много шел пешком, любовался богатством земли и неоднократно заходил в крестьянские дома»[419]. С одной из возвышенностей открылась панорама сверкающей вдалеке снежной цепи вершин Оберланда – это был единственный раз, когда Александр мог видеть швейцарские Альпы. Покидая Цюрих, ему показали недавно разбитый за городскими стенами парк с памятником Соломону Гесснеру, выдающемуся уроженцу города, с идиллиями которого Александр был знаком с юности благодаря Лагарпу. Можно сказать, что тем самым круг отношений царя с Швейцарией замкнулся, возвратившись к тому, с чего все началось, только теперь у Александра не осталось больше ни прежней близости с учителем, ни веры в принципы «альпийской свободы». Спутники обратили внимание, что, выехав из Швейцарии (и не рассчитывая больше сюда вернуться), Александр был «очень невесел» – бранил слуг, отчитал по пустому князя П.М. Волконского, не спал до глубокой ночи. Он покинул еще один лелеемый с детства «идеал», встреча с которым так и не принесла ему душевного спокойствия.

Подведем важные итоги. Победа над Наполеоном не только дала учителю и ученику возможность новой встречи. Их пребывание бок о бок в Париже стало кульминацией в истории их отношений и, быть может, наивысшей точкой во всей жизни Лагарпа (по его собственному ощущению). Швейцарцу тогда казалось, что все вынашиваемые им на протяжении многих лет надежды, всё, ради чего он некогда воспитывал царственного ученика, наконец, исполнилось: «Имел я счастье видеть, как Александр I в 1814 году плодами победы распоряжается с беспримерным великодушием, как вместо того чтобы мстить французам, наделяет их представительной монархией, как без гордыни наслаждается своей славой, выказывает себя другом просвещения и либерализма и привлекает к себе восхищенные взоры людей, обитающих во всех концах земли. Все это я видел; тогда-то и следовало мне умереть»[420].

Торжество Лагарпа было тем более полным, что именно его ученик тогда же взял на себя решающую роль в государственной реорганизации Швейцарии с целью не допустить там реставрации «Старого режима». Однако вопрос этот оказался более сложным, а его решение потребовало больше компромиссов и уступок, нежели изначально готов был принять Лагарп. Уже в ходе Венского конгресса его политическая позиция не нашла полной поддержки у Александра, но окончательно их расхождение стало явным при обсуждении возможного участия Швейцарии в новой войне против Наполеона в мае–июне 1815 года. В дальнейшем в этой войне Александр I обрел свой «священный долг» – сражаться против «гения зла», тогда как Лагарп видел в том же самом подавление французской нации и ее конституционных прав.

Таким образом, спустя всего год после полного триумфа Лагарпа его отношения с учеником дали трещину. Сама текущая политическая жизнь разводила их в разные стороны. Александр I постепенно отходил от последовательных либеральных взглядов в европейской политике, которых придерживался Лагарп, а за этим маячил призрак Священного союза – идейной и политической конструкции, замысел которой царь не счел возможным обсудить со своим наставником, поскольку уже не рассчитывал на его понимание.