Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Деятельность Лагарпа в родном кантоне, в кругу политиков-либералов, отличалась последовательностью и стабильностью. В то же самое время в окружающем мире уже вскоре после возвращения швейцарца из Италии завертелся круговорот событий, бурных и тревожных, которые в целом вели Европу в направлении, обратном либеральному, все больше противопоставляя политические позиции Лагарпа тем, которые занимал Александр I. Германский сейм 20 сентября 1819 года одобрил так называемые Карлсбадские постановления, которые открыли эпоху подавления общественного движения в Германии, учредив даже Центральную следственную комиссию в Майнце (по выражению Лагарпа, «новую инквизицию») для борьбы с любыми проявлениями «опасного инакомыслия». 1 января следующего года вспыхнул военный мятеж на юге Испании, участники которого потребовали возврата страны к конституционному режиму, существовавшему в 1812–1814 годах. 13 февраля в Париже был заколот герцог Беррийский, племянник французского короля Людовика XVIII, с которым единственным связывались надежды Бурбонов на продолжение династии. Последнее событие стало поводом для новой волны реакции во Франции, вплоть до принятия чрезвычайных полицейских мер и ограничений конституционных свобод; «умеренное» крыло французских политиков значительно ослабло, и в итоге к власти вновь пришли ультрароялисты. 7 марта испанский король Фердинанд VII под давлением революционного движения восстановил действие Конституции 1812 года, одновременно сообщив по дипломатическим каналам монархам Европы, что считает себя пленником революционеров. Такой оборот событий значительно повлиял на соседние страны, где развернулись аналогичные движения за конституцию, поддержанные военными: 1 июля началась революция в Неаполе, 24 августа – в Португалии. 20 октября открылся конгресс монархов Священного союза в Троппау, главным вопросом обсуждения на котором являлась коллективная борьба с революциями. Заседания продлились до Нового года, а затем были перенесены в Лайбах. Уже там монархи узнали о начале революции в Пьемонте (10 марта 1821 года) и греческого восстания в Дунайских провинциях и на Пелопонессе (март–апрель 1821 года), что еще более обострило повестку дня. К концу конгресса также пришли известия о подавлении австрийскими войсками революций в Неаполе и Пьемонте.

Все эти потрясения находили немедленный отклик в письмах Лагарпа к Александру I (а также в остававшихся у Лагарпа копиях писем, куда он вносил примечания по ходу развития событий). Швейцарцу было больно видеть своего ученика у кормила политической реакции. Еще задолго до созыва нового европейского конгресса монархов Лагарп начал уговаривать Александра не ездить туда, повторяя и тогда, и потом одну и ту же мысль: «Александру I нечего делать в обществе подобных правителей. Правила их и речи не подобают тому, чье имя от запада до востока все люди благомыслящие почитают» (24 февраля 1820 года). Но здесь он глубоко ошибался. Участие в конгрессе имело для Александра I принципиальное значение, потому что царь рассматривал себя в качестве главного организатора общей борьбы, в которой именно монархи должны противостоять революционному хаосу. В этом Александр даже видел свою особую, освященную Богом миссию. Он готов был открыто выражать эти убеждения в письмах – разумеется, не к Лагарпу, а к совсем другим лицам, занявшим в это время место его доверенных корреспондентов. Так, Александр I писал из Лайбаха 10/22 марта 1821 года министру духовных дел и народного просвещения князю Александру Николаевичу Голицыну: «Речь не идет, как прежде, о заключении обыкновенных договоров, для которых, конечно, хватило бы и посланников. В данную минуту речь идет о борьбе против царства Сатаны; и никаких посланников здесь не достаточно: лишь те, кого Господь поставил во главе Наций, могут, следуя Его благой воле, выстоять в этой борьбе и не склонить голову перед сатанинской властью, непрерывно умножающейся и все больше открывающей свое истинное лицо»[448].

Лагарпа революционные события также коснулись лично, но совсем в другом аспекте. Его племянница едва спаслась во время резни в Кадисе 10 марта 1820 года, которую реакционеры, негодовавшие по поводу восстановления конституции, устроили там (как считалось, с согласия короля). Чтобы встретить ее, в августе того же года швейцарец предпринял путешествие на юг Франции и там вблизи мог наблюдать отголоски революции. Лагарп был лично знаком с ее деятелями, например с видным испанским либералом Хосе Мария Кейпо де Льяно графом Торено, а в доме Лагарпа в Париже некоторое время проживал граф Санторре ди Сантароза, государственный деятель Пьемонта и один из вождей революции 1821 года[449] (впрочем, эти связи, если становились известными в России, лишь подогревали звучавшие в окружении царя обвинения в «карбонарстве» Лагарпа).