Лагерь

Ее слова царапали ухо, а отвар раздирал нюх сладостью. Леша не хотел лечиться ни от беспамятства, ни от минутной немоты. Он на карачках, вдоль закругленных выступов проползал к знакомой по нашему веку арке, мимо чадящей печи. Чуть не попался в рогатые клешни ухвата и опрокинул печную утварь. Ведьма вылетела в сени, ахая и чихвостя недотепу на все лады.

Леша наутек бросился от ведьмовской отмели. В заснеженную пущу, по изведанному раньше пути. К хлипким воротам с покатым именем. Зеленая поляна.

За воротами и тянущимся вдаль забором с неровными и острыми зубцами, проглядывали небольшие однотипные домики, и в каждом из них кипела своя жизнь: плакал ребенок, лаяла собака, кричали друг другу неразборчивые фразы женщины и горлопанили мужчины. В каждом доме топили печь, и казалось, что от деревни веет одним жаром, смешанным с запахом горохового супа и самогонки.

Ни красно-желтым ромбам, ни потертым коленкам не было места в слаженном, спетом быту. Леша дошел до озера на деревянных ногах. Склонился над искоробленной ледяной корой. И вгляделся в поломанную трещинами юность.

17 лет отроду. Светлые волосы. Со шрамиком — ударился о качели.

Эпилог

Москва, 17 марта

В промерзлой комнате, у настежь раскрытого окна, стояли двое.

Одна сжимала смятую салфетку и промокала опухшие, отекшие от слез глаза. Другая бережно держала за поникшие плечи и слепо смотрела на вечерний город.

— Он вернется, вот увидишь… — сказала та, что держала подругу. — Людей ищут годами и пишут, что они пропали без вести, а они приходят. Я точно знаю, мой папа из полиции. У них много таких случаев.

— Нет, Таня, — всхлипнула вторая, затворив Москву жалюзи. — Он должен был позвонить третьего февраля. Из электрички. Прошло полтора месяца! Зеркало на даче разбито, а его нет.

— Настя…Такой вот он непостоянный, — грустно улыбнулась Таня. — Помнишь, как было в школе? Месяц молчания, а потом сказал, что не хотел втягивать тебя в свои беды.

— Лешу ищут родители, — шмыгнула Настя раскрасневшимся носом. — Полиция. Твой папа. А он профи. И ни-че-го. Ничегошеньки. Как сквозь воду канул. А я никому не могу сказать, где он…

Настя пересела в кресло и сжалась в беззащитный клубочек.

— Я звоню каждый день, пишу во всех соцсетях — а он там был третьего утром. До того, как ушел к Малине. — Она встала, скомкала насквозь мокрую салфетку и замерила темную гостиную нервными шагами. — Господи, мы с тобой даже Малину искали! Мало ли…Но и она как под землю провалилась! Она бы не вышла из осколка. И Леша тоже. Они оба…Оба…

Настя не смогла вынести вслух приговор, и Таня вместо нее тоскливо докончила про себя «Погибли».

— Может быть, есть третье зеркало или какой-то иной путь? Позвони Матвею — он хорошо разбирается в биографии Малины, в том числе, посмертной.

— Матвей сам еле выкарабкался, — печально возразила Настя. — Позвоню, сорву ему ремиссию…

— Думаю, по рекламе и ориентировкам он сам догадался, что случилось. Сейчас не время отлынивать, жалеть других и изводиться тупиковыми слезами. Ну?

Таня присела на корточки и обняла Настю за мокрую шею.

— Пожалуйста, позвони Матвею. Хочешь, я ему наберу и дам тебе трубку? Или сама к нему съезжу, если тебе больно его видеть?

Настя несогласно боднулась, облизала соленые губы и резко зажала рот.

— Ну, вот. Опять…От нервов так тошнит, аж в глазах темнеет.

— У врача была?

— Да, спихивает на нервное перевозбуждение. Прописали тонну таблеток — а мне еще хуже, до рвоты. Я не знаю, что делать.

Таня обеспокоенно вгляделась в затуманенные глаза напротив.

— Давно тошнит?

— Недели две, — нехотя призналась Настя.

— А ходили к кому?

— К терапевту.

— По-моему, тебе надо к другому врачу, — медленно произнесла Таня и обернулась на коридор. Там, за стенкой, наводила порядки Настина мама. — Теть Лиз, — позвала Таня через дверь. В комнате тотчас появилась стройная женщина в домашнем костюме. — Мне нужно кое-что обсудить. Лично с Вами, — сказала Таня и перед тем, как уйти на кухню, снова попросила: — Не тяни, позвони Матвею.

Настя услышала, как на кухне вскипает чайник, и мама предлагает Тане печенье. Потом звуки отгородили дверью.

Настя нерешительно смотрела на номер Матвея. Таня и мама переговаривались за стенкой, а Настя заносила палец над зеленой трубочкой и убирала.

Мучиться бесцельной болью было невмоготу. Она положилась на Танин совет и все-таки позвонила Матвею.

— С перемещением Лексея в 19 век циклы кончаются, — сказал он флегматично. Его голос целиком подчинялся успокоительным. — Нет ни третьего, ни пятого, ни десятого зеркала — это напрасные надежды. Да, бесповоротно и полностью это конец. Пусть хотя бы там будут счастливы.

Пока, Настя. Береги себя.

***

Спустя 10 лет