Лагерь

Малина подала дельный совет — одеться под стать 19 веку, чтобы влиться в плеяду крестьянских рубищ. Леша задал вполне резонный вопрос: куда денется настоящий Лексей? На что Малина ответила, что Лексей есть только в циклах, в ее воспоминаниях. Циклы окончатся, а поскольку он и есть Лексей — то станет на его место. Леша с трудом брал в толк, как возможно заменить органическую материю, но потом вспоминал, что зря грузиться бесполезными сведениями — все равно даст стрекача.

Ночью второго февраля он заранее собрал рюкзак и положил туда увесистый камень. В рюкзаке нет ничего необычного — скажет, кинул пару-тройку лохмотьев, чтобы сойти за помещичьего сынка.

До утра маялся непоседливым бездельем. К семи поднялась Настя и дрожащим голосом прошептала:

— Пожалуйста, не иди к Малине. Бросить ее в самый важный момент — уже предостаточно. Мы успеем разбить зеркала — у нас в запасе будут целые сутки! Тебе совсем не обязательно идти с ней.

— Я все просчитал, — сухо отрубил Леша.

— Невозможно просчитать наперед то, с чем ты никогда не сталкивался. Понимаю, это личные счеты, и правосудие бессильно, но есть жизнь — она всегда сурово проучит.

— Она не проучила урода, который лапал мою сестру и творил с ней гадости, — соврал Леша.

— Мне очень жаль…Просто подумай, к чему приводили твои легкомысленность и самонадеянность. Прошу, остановись.

— Я позвоню, как сяду на электричку, — отрезал Леша и накинул рюкзак на плечи. Настя расплакалась, притянула к себе, заливая рубашку умоляющими слезами. Леша обнял ее так трогательно, насколько позволяло каменное сердце, ополченное на Малину.

— Эй, я люблю тебя. Я выберусь хотя бы ради этого. Отомщу за Олесю и начнем все с чистого листа, с барбосом в Москве. Ну?

Он взглянул на часы — ровно сорок минут до захода, и поцеловал Настю на прощание. Она опять захлюпала и воскликнула: «Пожалуйста!», но Леша просочился в коридор, слился с толпой одноклассников, бегущих на «поверку» и прошмыгнул в лаз за библиотекой.

В лесу, перескакивая через поваленные бревна, бежал со злорадным предвкушением. Представлял опустошение и немощь Малины в тот момент, когда он улизнет во второй, невидимый ей портал.

Воображал, как вернется с триумфальными лаврами и повезет Настю в нормальное кафе и поднимет бокал за столь нелюбимую Настей самонадеянность, которая подводила к поляне все ближе.

Он пролез в просвет между скрещенными сучьями, и с лукавым удовольствием подметил: преграды позади, метели улеглись, и сама судьба потворствует истреблению изжившей себя аномалии. Малины.

Леша переступил обледенелый порог и сразу врезался в Малину. Она забирала какие-то бумаги из-за печной заслонки. Сегодня Малина прихорошилась, или грядущий цикл прихорошил ее. По крайней мере, на человека она походила явнее, чем обычно. Волосы, сплетенные в тугую косу, падали на самобытный сарафан, подвязанный белой лентой. Ноги были босыми, но за плечом Малины, в избе, топорщились припасенные валенки.

Малина цепким взглядом ощупала Лешину куртку в красно-желтые ромбы и потертые джинсы с дырявыми коленками.

— Я взял во что переодеться, — утолил ее любопытство Леша и похлопал по рюкзаку. Затем закатал резинку рукава и, сверив время, заявил:

— У нас есть десять минут. За это время я успею сказать все, что отложил на потом.

— Говори, — откликнулась Малина, уходя в избу и обуваясь в высокие валенки.

— Я не люблю тебя, — выпалил он. — Никогда не любил и не полюблю. Ты потешишь свое самолюбие и заберешь с собой, а дальше? Я бросил тебя два столетия назад — где гарантии моей верности?

Малина застыла, согнутая над свалянным голенищем.

— Стерпится — слюбится не работает, я пробовал, — рубил как на духу Леша. — Да ты и сама пыталась, с Матвеем. Готова побыть в его шкуре?

Она, скрючившись, проталкивала ногу в сапог с видимым равнодушием к хамскому вздору.

— Затруднительно любить подделку, — говорил Леша бесстрашно, — он вскинул руки к ликам и сорвал венчающий. — Знаешь, Олеся как-то сказала: нет ничего греховнее, чем казаться — а не быть. Ты осквернила и эти иконы, и веру миллионов людей, и имя самой Марии Магдалины. Назвалась мироносицей и думала, эти иконы помогут излечиться от семи бесов? Нет, никакая ты не Магдалина. Ты просто притворщица, побитая жизнью. Мне жаль, что отец Лексея так поступил, но это не повод поступать так же с другими людьми. Я презираю твою веру, потому что она не лечит, а калечит. Я презираю тебя. — Он посмотрел на Малину с брезгливостью и омерзением.

— Ты сам обрек меня на муки, — заговорила она чужими словами. Леша предугадал продолжение и перебил:

— Я уже слышал это. От Матвея. К счастью, его подлатали, и твои чары не бесконечные — он выправится, а вот ты — нет. Ну, что, готова идти со мной?

Она посмотрела уязвленно и, попирая хуления хладнокровным смешком, выдавила:

— Да.

Глава 38 Здравствуй, новая жизнь

Зеркало заурчало, как ленивый, сытый кот. Малина встала коленями на протертые ласы и поднесла руку к поблескивающим изумрудам. В ее глазах отражались зеленоватые всплески.