Лагерь

Гена невидяще смотрел, как стихия мечется в зеркальных казематах и совсем не замечал маленькой фигурки в красном мареве. Он так устал от мании, приковавшей к зеркалу…Так устал искать в нем ответы на вопросы, которые давно перестали волновать…Так устал сопротивляться его пленяющему зову. Безвольно волоча ноги, Гена отошел к комоду…Взял старый, железный будильник…И запустил в зеркало изо всех сил.

Куски стекла с треском осыпались к Лешиным ногам.

***

Леша ошеломленно подобрал пару осколков. Нет, этого не может происходить. Наверное, галлюцинации из-за сбитого воздуха. Он читал, что нехватка кислорода приводит к разным видениям и перестраивает работу мозга на подавление стресса, а стресс — самое подходящее слово для его состояния. Затейливый овал легонько покачнулся. Леша переступил через обрамление, за которым бесконечным шлейфом вилась серебристая вуаль, и больно ударился о призрачное пространство. На месте прохода был твердый, непроходимый туман.

С таким же туманом в голове Леша попытался обогнуть раму, но за линией обрамления простиралась невидимая, непрошибаемая граница, свитая плотными нитями. Он в панике обернулся на вторую дорожку — неповоротливая улитка беззвучно сокращалась, как сердце. Саван с телом Малины затягивало в черную утробу. Раз сокращение — раковина уменьшилась вдвое, а то и втрое, сбросила слой копоти и разлила по литиевой дорожке. Два сокращение — сжалась и — пуууф — шумный шлепок, выдох дымными клубами. Сытая улитка выплюнула остатки сажи и закружилась против часовой стрелки. Она двигалась на месте, беззвучно сокращаясь при новом повороте и не проявляла никакого интереса ко второму страннику. Не направляла черное дуло на Лешу, не стреляла очередью и не пылала пожарами. Ее цель была выполнена. Втянув в трубу сизый саван, раковина буквально за пару минут ссохлась до махонького зерна и, пыхнув напоследок дымком, испарилась.

Держась за раму, как за спасательный круг, Леша провожал дымок остолбенелым взглядом. Он не мог поверить, что труба пощадила его, и Малины больше нет, и оба зеркала треснутых. Он стоял там, в портале, и не мог понять — где? Где он? Что это за место? Есть ли здесь сезоны, время, другие люди? Ведь Настя отчетливо видела фигурку. Там, на даче, за зеркалом. Пусть она окажется права, пусть тут будет кто-нибудь. Кто-нибудь! Он цеплялся за Настины видения и перебегал с одной дорожки на другую, пока вдруг окончательное осознание не ударило молотком. Оба прохода закрыты. Навсегда. Изувечены камнем и размозжены в осколки, как он мечтал, но об этом ли?

Он помчался по единственному пути, по угольным брызгам. Оставляя позади черное крошево исчезающих плит. Он помчался к нетронутой раме, с невредимым стеклом. К доступному выходу. Думая, что выйдет в мире Малины и пересидит там цикл. Тогда все закончится — он вновь очутится в 21 веке, с Настей и Таней. Посмотрит на отъезжающие машины через квадратные окошки столовой. Принесет с раздачи теплое пюре. Запьет апельсиновым соком. Вызубрит все формулы. Пересдаст английский на отлично. Только бы выбраться из царства папоротников!

Леша окунулся в прозрачный овал за бронзой и…кубарем скатился на жесткий пол.

Это была хижина.

Он закричал от изумления и счастья одновременно. Получилось? Вернулся в свое время?! Но повертевшись по сторонам, не увидел ни привычного стола, ни кровати, ни шкафа. Только какие-то глиняные вазы, и деревянные кадушки, резную прялку да тряпичную подстилку в углу. Он закричал снова, уже от досады и разочарования. На отчаянный крик прибежала полная женщина, в повязке поверх русых волос и тулупе на черное платье, стоявшее колоколом. Ее черствое лицо с проницательными глазами сделалось насмешливым.

— Обыскалась пропажа! — всплеснула она рукавами.

— Ведьма, — пролепетал Леша, вжимаясь в холодные бревна. Он зажмурился, протер глаза и ущипнул себя, но ведьма не пропала. Наоборот, встала ближе, оглядела его с макушки до пят потрясенным взглядом и покачала повойником.

— Аки шут ряженый…Ступай скорее домой, Лексей. Ох, высекут розгами да поделом.

Леша отнял прилипший к небу язык.

— Какой сейчас год?

Шепот раздразнил пересохшие голосовые связки, и Леша зашелся в надрывном кашле.

— Умоляю, скажите, какой год!

— Так семьдесят восьмой пошел, — вновь воздела руки она и великодушно поставила ботелый короткий бочонок у его дрожащих коленей. — Хлебни-ка отвару овсяного да полегчает тебе…