– Поможете мне разоблачиться? – просит Марк, и Кристал подбегает к нему, чтобы расстегнуть молнию на платье. – Надеюсь, вам было весело. Но завтра прослушивание, и всем пора баиньки. Ну. – Он смотрит на меня испепеляющим взглядом Дианы. – На прослушивание пойдет большинство из вас.
– Я бы с удовольствием поработал на два фронта, – говорю я.
Он вразвалку подходит, придерживая руками расстегнутое платье, и садится на мою кровать.
– Мне остается надеяться, что это лето не станет для тебя большим разочарованием. Помни, ты не сможешь подключиться к репетициям с опозданием. Может, я смогу пристроить тебя куда-нибудь, но это будут либо танцы, либо массовка.
– Знаю. Просто я… Разве тебе не приходилось совершать безумства ради любви?
– Чего только я не вытворял. – Он откидывается назад. Подол платья ползет вниз. – Был один мальчик, мы с ним пели в хоре в
– А ты любил его? Или это была просто похоть?
– Да какая разница, если тебе двадцать три? Или шестнадцать. Послушай, я не хочу все время твердить одно и то же. Ври, переделывай себя, вытворяй, что хочешь. Но просто будь счастлив, только чтобы не получилось так, что ты несчастлив, но считаешь себя обязанным чувствовать себя счастливым, потому что получил то, чего добивался. Это – классический сюжет для мюзикла, и мне не хочется, чтобы один из моих актеров, даже если он… в отпуске, играл такую роль в реальной жизни. Это же не «Варьете».
– И не «Мы едем, едем, едем», – подхватывает Кристал.
– Чистой воды Сондхайм. – Марк встает, и ворот платья оказывается на уровне его талии. – Просто будь счастлив, Рэндал, – повторяет он. – У тебя на все про все четыре недели в году. Так что не трать время попусту.
Я почти смеюсь:
– Не потрачу. У меня есть план. И я уже перевыполнил его. Я не рассчитывал на то, что Хадсон поцелует меня до конца недели.
– Поцелует тебя? – вскидывается Джордж.
Эшли свешивает голову со своей койки:
– Ты не рассказал нам о поцелуе.
– Соприкосновение губ имело место, – уклончиво говорю я.
– Мне нет до этого никакого дела. – С этими словами Марк уходит в свою комнату.
– Но нам-то есть! – бушует Джордж. Он лежит на кровати на животе, подперев руками голову, его ноги болтаются в воздухе. – Кто кого поцеловал?
– Он меня.
– Где?
– У стены актового зала.
– Когда?
– Только что. После шоу. – Меня смешат его вопросы. – Ничего особенного.
– Разве? – Голова Эшли исчезла, и теперь до меня доносится только ее голос: – Для тебя это не имеет никакого значения?
– Это был настоящий поцелуй. Язык и все такое.
– Руки? – спрашивает Джордж.
– Никаких рук у меня во рту, – смущаюсь я.
– Я спрашиваю, а где были его руки, дорогой.
– А! Внизу спины.
– Значит, он не тискал твой зад. Одно слово, джентльмен.
– Или плейбой, знающий правила игры, – высказывает свое мнение Эшли. – Он поцеловал тебя на первом же свидании. Ты сам сказал, что вы опережаете события. А я-то считала, мимолетный роман тебя не устраивает.
– Все идет идеально. Мне удалось отыграть назад. В его распоряжении оказался мой рот, а не мой…
– Дорогой, оставь это предложение незаконченным. Давай обойдемся без непристойностей.
– Ага.
– Это был хороший поцелуй?
– Да. – Я пытаюсь удержаться от вздоха, но у меня это не получается.
– Он приколол булавку, – выдает Паз цитату из «
– Никаких булавок, – отвечаю я. – Мы с ним не влюблены друг в друга… пока.
– По крайней мере, не до гроба, – хмыкает Эшли.
– Что слышно, цветочек? – продолжает песню Джордж.
– Что за история? – отзывается Монтгомери с другого конца комнаты. Я прячу лицо в подушку.
– Соловей! – отвечает Паз. И секунд десять весь домик поет «Телефонный час» из «
– Сильнее качай головой, – обращается он к Джен. – Двигайте ногами энергичнее, Джордан. – Он ходит по домику и дает указания продолжающим петь ребятам. Когда они замолкают, он аплодирует им. – Очень хорошее начало. Но вам нужно поберечь связки. Завтра прослушивание. Через двадцать минут отбой.
Он, кивая сам себе, возвращается в свою комнату.