– Это не одно и то же, – увещевает ее Джордж. – Она до сих пор отвергает тебя, Эшли. И вам будет плохо вместе, если из-за тебя она лишится работы. Просто… оставайтесь друзьями. Я хочу сказать, что если вы с Паз не будете вместе…
Эшли тоже вздыхает.
– Просто я…
– Да понял я, понял, – морщусь я. – Тебе кажется, что она находится в пределах досягаемости. Но Джордж прав. Ты не должна форсировать события. Ведь ты вполне можешь подождать полторы недели и только потом поговорить с ней, правильно?
– Но она останется здесь, а я вернусь в Бостон.
– Не так уж это и далеко, – успокаивает ее Джордж.
– Ага. О’кей, – печально соглашается Эшли. – И мне не следует так поступать с Паз. Нужно посмотреть, к чему приведут наши с ней отношения. И она так хорошо целуется. Могу поспорить, она хорошо работает ртом и в других местах… – Она ухмыляется, глядя на шокированного Джорджа и на закатившего глаза меня. – Но я собираюсь пригласить Дженис на спектакль.
– Конечно, – киваю я. – Обязательно пригласи.
Эшли снова плывет к Дженис. Находящаяся на другом конце бассейна Паз смотрит на нее. И я немного хмурюсь, сочувствуя ей.
– Да, теперь ты понял, что Хадсон не тот, за кого ты его принимал, но ты вполне можешь заиметь другого парня своей мечты.
– Знаю. Но не представляю, кто это может быть.
– Хадсон с лаком на ногтях?
Я весело смеюсь.
– Что-то вроде того.
Во время ужина начинает идти дождь, и потому вечером мы все отправляемся в актовый зал, где Джоан ставит нам
Я печален. Но в то же самое время и счастлив.
Когда фильм заканчивается, все еще льет дождь, и мы бежим к домикам, натянув на головы майки в тщетной попытке сохранить волосы сухими (а собственно – почему? Ведь завтра утром мы идем в бассейн, верно?), крича и смеясь, потому что все равно промокаем до нитки.
Только вот Хадсон стоит у двери в мой домик. Он весь мокрый, белая майка прилипла к телу, волосы спадают на лоб ручьями воды, глаза щурятся, защищаясь от неистовых дождевых капель. Завидев меня, он робко машет рукой, и я знаю, что не могу просто пройти мимо, когда он такой промокший, и я толком не понимаю, что это – романтический щенячий шаг навстречу или, может, преамбула к речи под дождем на тему «Ты поступаешь несправедливо»? В любом случае монолог под дождем мне обеспечен. А мне, думаю, отведена роль человека, склонного драматизировать события.
– Что? – спрашиваю я.
– Мы можем поговорить?
– Не сейчас. Льет как из ведра.
– Тогда, может быть, завтра?
– Я мокну. – И меня тут же передергивает от того, что моя жалоба так похожа на кокетство. У тебя хорошо получается быть холодным и равнодушным, Рэнди. Я подхожу к двери домика.
– Но…
Я не позволяю ему закончить фразу, открыв дверь и войдя в домик. Мне хочется выглянуть в окно, увидеть, ждет ли он, смотрит ли на меня, промокая все больше и больше и надеясь, что я все же выйду к нему, но я не должен поступать так, и, кроме того, за меня это делает Джордж.
– Он уходит, – говорит Джордж минуту спустя. – Ты не хочешь поговорить с ним?
– В такую погоду?
– Неплохая получилась бы сцена.
– Хватит на меня сегодня сцен. Я ложусь спать.
Джордж пожимает плечами, а я начинаю готовиться ко сну и бросаю всего один взгляд на окно. Хадсона у домика нет. С какой стати ему там быть?
Засыпаю под стук дождя по крыше. У него есть свой ритм – нечто среднее между сердцебиением и увертюрой к спектаклю.
Двадцать четыре
Весь следующий день также идет дождь, и это хорошо, потому что появляется предлог для того, чтобы не выходить из театрального домика, работать над номерами, костюмами, танцами. Завтра состоится первый прогон всего спектакля – представления целиком со сменой костюмов и освещением и миллионом других вещей, которые могут пойти ужасно неправильно. Два года тому назад во время такого просмотра сверху упал мешок с песком, чуть не убивший мальчика из кордебалета. Не меня. И тот мальчик в лагерь больше не приезжал. Возможно, и к лучшему. Он был невезучим.
Но в этом году я не хочу никаких мешков с песком, нужно, чтобы ошибок было как можно меньше, поэтому я хожу и спрашиваю, что кому требуется, а потом отдаю список Марку, чтобы мы могли проработать все, что необходимо проработать. Мы посвящаем этому целый день, прерываясь только на обед. Мы очень заняты и волнуемся, и досадуем по самым разным поводам. И я ни разу не вспоминаю о Хадсоне.
Однако в четверг утром я понимаю, что должен сделать это.