Лакомый кусочек

Эйнсли, видя, как образ отца пустился от нее наутек, изобразила на лице мольбу и бросилась за ним.

– О, Лен, вернись! Давай поговорим обо всем серьезно! – крикнула она.

Мэриен побежала за ними, подчиняясь не разумному желанию что-то исправить или чем-то помочь, а скорее стадному инстинкту. Если уж все стадо прыгает в пропасть, то и ей не хотелось отставать.

Побег Лена несколько застопорился, когда он едва не потерял равновесие на лестничной площадке второго этажа. Он чуть было не завертелся волчком, но, вцепившись в перила, удержался и громко выругался. Однако к тому моменту, как он смог бежать дальше, Эйнсли его настигла и схватила за рукав, а пришедшие на чаепитие дамы, чуткие к любым симптомам скандала, как паук к сотрясению паутины, высыпали из общей гостиной на лестницу и наблюдали за происходящим с тревожным злорадством. Среди них была и девчонка: она стояла, держа блюдо с кексами, выпучив глаза и раскрыв рот. Домовладелица в черном шелковом платье и жемчужном ожерелье горделиво маячила позади.

Лен бросил взгляд через плечо, потом на лица внизу. Путь к отступлению был перекрыт. Он оказался во вражеском окружении, и ему ничего не оставалось, как отважно ринуться вперед.

Итак, помимо прочего, за его бегством еще и наблюдала толпа зрителей. Его глаза закатились, как у обезумевшего спаниеля.

– Вы – проклятые, мерзкие, кровожадные сучьи шлюхи, идите вы ко всем чертям! Вы все! И вы там внизу! – взвыл он, как невольно подумала Мэриен, хорошо поставленным голосом театрального актера.

Лен выдернул рукав из ладони Эйнсли.

– Ты меня не заманишь! – взвизгнул он, бросившись вниз по ступенькам, с развевающимися, точно крылья, полами пальто, врезался в стайку дам, которые с гомоном рассыпались веером, взметнув платья с набивными узорами и бархатными цветочками. Добежав до входной двери, Лен толкнул ее, выскочил из дома, и дверь с грохотом захлопнулась за ним. Пожелтевшие предки в застекленных рамах задрожали на стене.

Эйнсли и Мэриен вернулись к себе, подгоняемые жалобным блеяньем и чириканьем дам в общей гостиной. Их перекрывал зычный голос домовладелицы, пытавшейся успокоить остальных рассудительным доводом:

– Этот молодой человек явно нетрезв.

– Так, – коротко произнесла Эйнсли, когда обе вернулись в свою гостиную, и, проявив присущую ей практичность, вынесла вердикт: – Полагаю, на этом все.

Мэриен не поняла, кого она имела в виду – Лена или домовладелицу.

– Что «все»? – уточнила она.

Эйнсли откинула волосы назад и одернула блузку.

– Думаю, он больше не вернется. Но оно и к лучшему: вряд ли из него получился бы хороший отец. Нужно найти другого, только и всего.

– Да, наверное, ты права, – уклончиво сказала Мэриен.

Эйнсли решительной походкой удалилась в свою спальню и закрыла за собой дверь. Вопрос был закрыт, но ощущение тревоги обострилось. Эйнсли, похоже, уже вынашивала новый план, но Мэриен не хотела даже гадать, в чем он состоит. В любом случае гадать было бесполезно. Какой бы оборот ни приняло дело, она уже никак не могла предотвратить его исход.

25

Мэриен вошла в кухню и взяла свое пальто. Потом проглотила витаминку и вспомнила, что она сегодня вообще не обедала. Надо чем-то наполнить желудок.

Она открыла холодильник посмотреть, нет ли там чего-то съедобного. Морозилка так обросла ледяной коркой, что ее дверца уже не закрывалась. Там стояли две ванночки с кубиками льда и три сомнительного вида картонных коробки с замороженной едой. Полки холодильника были заставлены всякой всячиной: стеклянными банками, тарелками, накрытыми плошками, разными бумажными пакетами. Стоящие ближе к задней стенке находились там с незапамятных времен. Некоторые уже начали пованивать. Единственное, что ее заинтересовало, так это оковалок желтоватого сыра. Она сняла его с полки. Одна сторона оковалка слегка заплесневела. Она положила его обратно и закрыла холодильник. Ей легче было убедить себя в том, что она совсем не голодна.

– Может, выпить чашку чаю, – пробормотала она себе под нос и заглянула в буфет, где у них хранилась посуда. Там было пусто. Значит, ей придется помыть себе чашку. Она подошла к раковине.

Там было полно немытой посуды: пирамида тарелок, стаканы с недопитой водой, миски с остатками непонятной еды. Там же стоял сотейник, в котором некогда лежали макароны с сыром; дно было покрыто слоем голубоватой плесени. Стеклянное блюдо для десерта стояло в луже воды в сковородке, покрытое серой склизкой пленкой, напоминающей ряску в пруду. Чашки тоже громоздились в раковине, все, одна в другой, с засохшими чайными и кофейными потеками и остатками сливок на стенках. Даже белая фаянсовая поверхность раковины подернулась коричневатым налетом. Она не стала нарушать конструкцию грязной посуды из опасений обнаружить в самом низу нечто ужасное: бог знает, какие полчища невидимых бактерий ботулизма копошились там на дне.

– Какая мерзость, – произнесла она.