Лантерн. Русские сны и французские тайны тихой деревни

Период кровопролитных религиозных войн между католиками и последователями реформированного христианства – гугенотами, французскими протестантами – продолжался во Франции в течение почти всей второй половины XVI столетия. Идеи Реформации в начале XVI века сформулировал немецкий богослов Мартин Лютер, а позже, в тридцатых-сороковых годах, они получили развитие в трудах французского реформатора Жана Кальвина. Наибольшее распространение протестантская вера получила в кругах французской знати, ее проводниками становились даже некоторые католические священники.

Сторонники Реформации проповедовали абсолютную божественную предопределенность всего происходящего в жизни людей и возврат к идеалам раннего христианства. Они отрицали обряды и атрибутику католицизма и, в противовес латыни, распространяли переведенные на французский язык Библию, Евангелие и тексты древних псалмов.

Несмотря на сугубо религиозную подоплеку братоубийственных войн во Франции в тот период, их ход отражал также яростную борьбу за власть между угасавшим королевским домом Валуа, семейством герцогов де Гиз, которые рвались к французскому трону, и династией Бурбонов – младшей ветвью королевского дома Капетингов.

Никита ткнул пальцем в сторону человека, похожего на старину Эдварда, и надменно приказал:

– Эй, ты, как тебя там! Пойдем со мной.

Старик вопросительно взглянул на хозяйку – она даже головы не повернула в его сторону – и поплелся к выходу.

Перед тем, как выйти из комнаты, Никита снисходительно кивнул женщине, которая снова склонилась, провожая его:

– Мадам, наш господин может появиться в любой момент. Ожидайте его и будьте готовы оказать ему достойный прием.

Новая роль нравилась ему все больше. Он чувствовал себя человеком, рожденным повелевать.

Лестница спускалась в кромешную темноту. Никита остановился в нерешительности на верхней ступеньке. С одной стороны, новая история сулила большие перспективы. С другой – он отчетливо помнил телесную боль и горькую душевную потерю прошлой ночи и совершенно не хотел повторения чего-то подобного. К приключениям он был готов. К новым страданиям – нет.

– Ладно. Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, – процитировал он одну из нетленных присказок своего отца. – Да и потом, какие у меня варианты? Все равно отсюда надо выбираться.

– Простите, мой господин! Я не расслышал, что вы сказали.

За спиной Никиты виновато переминался с ноги на ногу человек, похожий на Эдварда.

– Иди первым, там ничего не видно! – Никита с удовольствием вернулся к роли знатного господина. – Я хочу выйти на улицу.

Аккуратно, стараясь не задеть даже край господского плаща, старик просочился мимо и довольно бодро зашлепал вниз. Никита осторожно последовал за ним, цепляясь в темноте за перила и кляня на чем свет стоит свои нелепые штаны и узкий в талии камзол. К тому же на левом бедре обнаружилась шпага в тяжелых ножнах, которая била его по ногам и цеплялась за ступени.

У подножия лестницы слуга распахнул перед ним дверь, за которой оказалось большое помещение, служившее одновременно и кухней, и столовой, и кладовой.

Как и в комнате наверху, здесь царил полумрак: свет попадал через два небольших отверстия над уличным входом и через приоткрытую боковую дверь. За ней просматривался зерновой амбар, залитый солнечным светом – там были настежь распахнуты ворота на улицу. Плечистый парень деревянной лопатой черпал зерно из кучи, насыпанной на дощатый настил, и ловко бросал в холщовый мешок. Второй парнишка, помоложе и посубтильнее, широко раскрытой горловиной мешка ловил каждый взмах лопаты. Работали они быстро, слаженно и, как могло показаться, играючи. Однако это впечатление было обманчивым.