Ларин Петр и волшебное зеркало

Маргарита немедленно загордилась и высказалась в том смысле, что чайки всегда приносят удачу и что Пётр действительно похож на Колумба, открывшего неизвестный материк.

— Неправда, — пискнул из кармана зловредный Свисток. — Он больше смахивает на капитана Джеймса Кука. Был такой мореплаватель. Был, да весь вышел, и никакие чайки его не спасли.

Маргарита поинтересовалась, кто такой Джеймс Кук. Пётр поморщился, а Свисток с большой охотой объяснил:

— Он тоже открыл неизвестный континент. Жителям континента почему-то не понравилось, что их открыли, они схватили храброго морехода и, гм… употребили в пищу.

Порыв ветра, ворвавшись в бетонный капонир, коротко взвыл в узких амбразурах, на полу зашуршал потревоженный мусор.

— Пора двигаться, — сказал Пётр и, наклонившись, поднял с пола бочонок и рыбину. — А про Джеймса Кука и Афанасия Никитина мы поговорим позднее, когда у нас будет больше свободного времени.

— Ну, это когда ещё будет, — с огромным сомнением протянул Свисток, соскальзывая обратно в карман.

— А этого Афанасия тоже съели? — спросила Маргарита.

— Нет, — ответил Пётр и решительно шагнул наружу, пригнувшись в чересчур низком даже для него дверном проёме.

В лицо ему ударил свежий ветер. Он стоял на склоне лесистой горы, круто спускавшемся к берегу фиорда; за фиордом возвышалась вторая гора, такая же крутая и так же густо поросшая лесом. Корявые деревья, листья которых больше походили на сосновые иглы, росли прямо из камня. На камнях зеленел мох, в забитых перегнившей листвой расселинах пучками торчала жёсткая серо-зелёная трава, острая, как штыки. На вершине горы торчала голая каменная глыба. Петру показалось, что на самой макушке каменного монолита мелькнуло что-то чёрное, но, приглядевшись, он ничего не увидел. «Птица», — подумал Пётр и решительно зашагал по склону к видневшемуся неподалёку распадку. Там наверняка было потише; защищённый с трех сторон лесистыми склонами распадок продувался не так сильно, как обращённая к морю горная круча, и Пётр надеялся найти в нём достаточно сухого хвороста для костра, а может быть, и ручей с пресной водой.

Он шёл, огибая каменный бок горы. Время от времени ему приходилось перелезать через стволы поваленных давними бурями деревьев. Кое-где деревья росли совсем редко, и в таких местах дувший с моря ветер пробирал до костей, несмотря на куртку из плотной акульей шкуры. Маргарита, как приклеенная, сидела у Петра на плече, Свисток затаился в кармане и не подавал признаков жизни. Пустой бочонок и уснувшая рыбина оттягивали руки, покрытые скользким мхом камни предательски выворачивались из-под ног, и постепенно Пётр начал уставать.

Он уже подумывал о том, чтобы сделать привал, как вдруг небо над ним потемнело. Пётр смотрел под ноги, чтобы не оступиться и не скатиться по крутому склону вниз, к обрыву, и поэтому заметил только тень, стремительно закрывшую солнце. Маргарита панически вскрикнула прямо ему в ухо и с шумом сорвалась с плеча. «Ложись!» — разобрал Пётр и, не рассуждая, ничком бросился на каменистую землю.

Что-то большое и тёмное со свистом пронеслось над ним, как идущий на бреющем полёте реактивный истребитель. Тугой порыв зловонного ветра прижал его к земле, рванув на спине одежду, и Пётр услышал удаляющийся свистящий рык.

Он поднял голову и огляделся. Скользкая рыбина, которую он выронил при падении, застряла в ближайшей расщелине, а вот бочонка нигде не было видно. Потом Пётр услышал глухой неровный стук и, посмотрев в ту сторону, увидел бочонок, который, подпрыгивая на каменистом склоне, всё быстрее катился вниз. Деревья и камни не могли его задержать: пустая деревянная посудина отскакивала от них, как мячик, и продолжала упорно стремиться вниз, к обрыву. Вскоре бочонок исчез из вида за деревьями, и Пётр понял, что больше никогда его не увидит.

Крик Маргариты заставил его опомниться. Он перевернулся на спину и едва успел откатиться в сторону. Огромная тень упала с неба на распахнутых крыльях, и мощные кривые когти со скрежетом пробороздили каменистый склон в том месте, где только что лежал Пётр. Он успел заметить чешуйчатое брюхо в жёлто-коричневых разводах и зубастую пасть, отдалённо напоминавшую крокодилью. Раздвоенный хвост, как огромный бич, хлестнул по ближайшему дереву, сбив с него большой кривой сук. Пётр вскочил на ноги и вскинул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как дракон-охотник ложится на крыло высоко в небе, разворачиваясь для новой атаки.

Пётр выхватил из ножен кинжал — своё единственное оружие. Маргарита, примостившаяся на ветке дерева, как какая-нибудь ворона, разразилась пронзительными воплями. Половины произносимых ею слов Пётр не знал, а другая половина была из тех, которые не принято употреблять в приличном обществе. Конечно же, чайка была права: с таким же успехом Пётр мог бы обороняться от дракона прутиком или просто кулаками.