Лариса

ГОЛОС. Хорошо, не плачь. Не плачь… (думает, решается) … доченька. На вот конфету. Без сахара, я знаю, что тебе нельзя, диабет. Я вредного не дам тебе.

ЛАРИСА. А ты кто?

ГОЛОС. Хмм…… Да не важно. Ты рассказывала, как ты маленькая…

ЛАРИСА. Да не я маленькая, а Генка был маленький, младший мой. Не путай меня, вечно смешают и говно и толокно.

Я ведь его этому не учила, наоборот даже. Ему пять лет тогда было, отца на крыльце встретил да и говорит: папа, не ходи к нам больше пьяный, не позорь нашу семью!

Пять лет! Где это он услышал-то? Вот ведь, хорошо, когда соседи-то добрые, заботливые, я-то при всем желании не могла ему такого сказать.

А отец что. Он ведь и правда все время с перегаром приходил. Встанет, слезы навернет – так сильно скучал по сыну. Потом и вообще приходить перестал. В пятом классе где-то сына последний раз и видел. Или в шестом, уж не помню сейчас.

А я так и не поняла – у тебя же сын растет! И зовут-то как тебя. И на соседней улице – там идти минут десять было.

Потом уж Валя его встретила на улице. Ты, говорит, сына-то увидеть не хочешь? Он ведь уж в институт поступил в Ленинграде.

А я, говорит, отец! Это он должен ко мне прийти!

Ну, раз так-то…. Не зря, значит, выгнала. Как это Мордюкова-то в кино сказала – любила больше жизни и выгнала! Козел. Прости меня Господи.

ГОЛОС. А чего ты сына тогда в его честь назвала? Если такой плохой.

ЛАРИСА. А он и не сразу был плохой. Они сначала-то все хорошие. А он был – красавец, кудри белые, на баяне играл. Девки прям дышать забывали. Ну и я тоже поплыла. А назвала…. Не поэтому.

ГОЛОС. Так расскажи. Все щипцами надо вытягивать.

ЛАРИСА. Про щипцы – это ты правильно, раз дорога-то в роддом (смеется).

В роддом – это через Горбатый мост от нас надо было.

Раньше Горбатый мост-то, в центр из Завокзального, крутой был. На автобусе едешь, на семерке, дак она еле забирается. А пешком дак и вообще. Слева, если в центр-то, церковь там. Вокруг нее кладбище старое было, дореволюционное. Еще и могилы оставались, какие не разрушили. Статские советники да вот эти все. Побродишь, почитаешь…. Другая жизнь. А потом снесли все. Вообще все заровняли - ничего не осталось. Как и не было ничего, как и не жили люди-то. Парк сделали. Прямо по ним и гуляют.

ГОЛОС. Какой-то слишком долгий заход. Ты же про имя собиралась.

ЛАРИСА. Ничего, потерпишь! Я терпела! Ну и вот. А за мостом как раз, там роддом и был железнодорожный, прямо почти на путях стоял, я Генку там и рожала. Как поезд идет, аж трясется все. Пришла тогда в роддом сама. А они – подожди, рано еще тебе рожать, иди домой. Да рожаю я! А они давай орать – хватит тут придуриваться, у тебя и срок-то еще не подошел. Вот чего они орали-то всегда? Хоть рожаешь, хоть помираешь – они все время орут. Я как заревела – и воды стали отходить. Они – ой, правда рожает! На каталку быстро – и всё. Дальше уж при мужиках не буду рассказывать. Ну, первый, 10 лет назад, тяжело очень, а второй – прямо как сам выскочил. Так и получилось ведь все.

Потом-то.

Вот. Я к чему это и веду-то. Его ведь никто и не хотел, я одна. С Геннадием-то, с отцом его, мы расписаны не были. С Арсентьевичем. Арсентьевич, господи… Деревенский потому что. Ну, пока он мямлил, мать всех подружек организовала. Они ко мне как на работу ходили. Лариса, делай аборт. Как ты жить-то будешь. Уж 32 ведь. Незамужняя. Этот бросит. Всю жизнь мучиться. А я чего – до этого еще чего-то и была мысль, а как начали доставать, сразу решила, что рожу и не их собачье дело. Со всеми переругалась, они и уговаривать перестали. И мать сама перестала и всем запретила. Я и в роддоме одна была, только Сережка, старший мой, приходил. Ну и вот. Пришло время как ребенка называть. Я что сделала? Санитарка там одна, материна знакомая была, я ей по секрету и сказанула, что в честь деда назову Геннадием. А тетке из другой палаты, она в соседнем доме с отцом жила, тоже по секрету, что решила в честь отца назвать Геннадием. Дак они что? Средний Геннадий наутро уж прибежал с цветами, а старший через день. Оба думали, что в их честь. И оба друг на дружку потом свысока смотрели. И мать пришла. Поглядела, фыркнула «некрасящий-то какой» и ушла. А через месяцок их всех от ребенка и не оттащить было. Прямо уж и красивее-то нет, и глаза какие умные.

А папаша сразу и давай отмечать, остановиться не мог. Почему они мне все одни пропойцы-то попадались, ума не приложу прямо. Ни одного ведь нормального. Один пьяный зимой в поле замерз. Второй вообще… А я-то сама никогда и не пила. Ну, там в Новый год бокал да Восьмое марта на работе. За всю жизнь, небось, бутылку одну и выпила.

ГОЛОС. Может, зря? Может, надо было?

ЛАРИСА. А я бы вот, может, попробовала бы еще разочек. Пожить-то. Все бы по-другому сделала, не была бы дурой-то как в этот раз.

ГОЛОС.(хмыкает, молчит)

ЛАРИСА. Ну дак чего? Молчишь-то. Я ведь спросила.