Читаем Лариса полностью

Лариса

А ничего не проходит ведь просто так-то. Уж после второго инсульта у него все отнялось. Он и писать сам не мог, только через катетер. Пришла к ним, лежит на кровати голый – и хер-то жалкий такой. А я и думаю: ну вот, и что тебе с ним теперь? Вот эта штуковина сильно тебе теперь нужна? А он лежит и на меня смотрит, говорить-то уж не мог. И жалко его так! А ведь жизнь испортил мне. А жалко.

ГОЛОС. Думаешь, раскаялся?

ЛАРИСА. А черт его знает… Я вот тоже все в глаза ему смотрела – не знаю…. Не знаю, под конец-то многое передумаешь… Может, и мучился… Жалко. Жалко всех. Всех.

ГОЛОС.( после паузы) Чаю, может? Ты ведь так и не попила.

ЛАРИСА. Да пила я. Не выставляй уж меня уж совсем-то. Я совсем-то не чокнулась ведь. Я если чего и забываю, дак вспоминаю потом. Я и не знаю, как оно и почему, никакой и причины ведь нету.

Вот чего вдруг всплыло? Я и не думала про него, и не вспоминала совсем, уж сколько лет.

Ухаживал за мной, на третьем курсе техникума парень один. Сережка! И красивый такой, добрый, работящий. А я отшила. Чего, думаю, размениваться. Их еще потом толпы будут, да и рано замуж, ни работы, ничего. И жить где? Да ну.

А он ходил, ходил за мной. Лариса, в кино, Лариса, давай мороженое, а я все ни в какую. Он и отстал, не всю же жизнь теленком-то ходить. И все – не видно и не видно его, я уж забеспокоилась. А он на Ленке и женился. Она не красавица была, но так-то плохого не скажешь, добрая, аккуратная. Влюблена в него была уж года три как – и вот повезло, он-то знал, что влюблена. Да все знали.

Я потом долго их не видела. Лет уже, наверное, через десять только. Говорили, что и дети у них, и все нормально.

И вот на улице встретились. Я одна шла, они вдвоем. И он как меня увидел – аж передернуло его. Как прям током ударило по голове. И смотрит. И Ленка тоже заметила. Взяла его под руку, отвернулась. Тянет его, а он стоит. Пойдем, говорит, Сереженька, пойдем, дети, дети дома. И повела, он только тогда и отвернулся от меня.

А у меня-то и старший - Сережка.

Господи, какая же я дура. Какая дура.

(Молчит, потом начинает петь):

Сронила колечкоСо правой рукииииЗабилось сеердечкооО мииилом дружкее.Ушел он далееекоУшел по веснеееее………

Господи, как я пела-то, мамочки. И голос ведь красивый был, это уж сейчас чего там, а тогда-то красивый. И слух хороший. До сих пор ведь злюсь на мать – не пустила пению учиться. Надо профессию! Семья будет, как прокормишь, Лариска? Птичкой-стрекозой скакать? Юбками трясти?

И не пустила, заставила в этот молочный техникум. Но я и там в хор пошла. И потом уж, когда в вагонном-то депо работала, там тоже в хор сразу записалась.

Там, правда, какие песни? Сначала про партию, Ленин всегда живой и всю эту… да как прекрасна наша родина, леса и поля. А во втором уж отделении нормальные песни, мы их и ждали, скорей бы уж. Платья пошили нам, железная дорога-то богатая ведь была. Все придем на концерт в прическах, каблуки, надушились. И вот пою – вот чего это, думаю, вот как же? Это ж мое, мое! А не в котельной с колбами в лаборатории. Нет, я не жалуюсь, мне и там нормально, но тут-то прямо …. Прямо вот счастлива была. И все забудешь – проблемы, аванс, Лобанова-алкаша, картошка кончилась, масла постного купить – ничего этого вообще! Как летишь как будто. Над этими лесами и полями. Хоть на время.

И ведь вот не дала мать, заставила в этот техникум проклятый, ни уму ни сердцу. Всю жизнь злилась на нее, все ведь по-другому могло, а не дала. Уперлась и всё – переступи через мать!

Потом всю жизнь же слушала, какая я плохая! И ничего не выйдет из меня, и зачем вообще родила. Всю жизнь ведь, уж мне и тридцать и за тридцать.

Поплачешь еще, да поздно будет.

Пока не доешь, не выйдешь у меня из-за стола.

Мать тебе добра желает!

Я тебя этому не учила!

Лучший кусок тебе!

Ты меня поймёшь, когда сама станешь матерью

Вся в отца своего.

Кто тебе правду-то скажет кроме матери!

Вот умру, тогда и живи как хочешь.

Ты мне потом ещё спасибо скажешь

И в кого ты такая умная, если мать у тебя дура?