Лавка дядюшки Лика

Но прошли годы, и сначала учеба, а потом и навалившаяся работа, которую он искренно полюбил, общение с малышами начальных классов, где он преподавал, да и расположение директора, который его привечал и во всем помогал, несколько скрасили картину. Да и город был непростой, наполненный историей: дворцы, музеи, выставки – на простое ознакомление со всем этим громадьем информации были потрачены годы. Он втянулся в эту жизнь – работа с детьми, которых он искренно любил, и они отвечали ему взаимностью, культурная жизнь, которой он увлекся помимо работы, скрашивали одиночество большого города.

Минуло десять лет, наш герой совсем уже, казалось, стал городским человеком. На работе нарадоваться не могли его успехам, родители первоклашек прямо-таки толпились у дверей его класса и обивали порог директорского кабинета, не желая говорить ни о ком другом, а только об этом педагоге для своих чад. А в канун нового учебного года мой друг был признан лучшим учителем города, и именно в тот день мы и познакомились.

Дело было на праздновании этого события в одном из ресторанов, где по случаю я в тот день оказался. Гостей наш друг пригласил немного, за столом сидело не больше десяти человек, все поднимали бокалы, поздравляли героя дня, даже года, я бы сказал, но вот что странно – наблюдая со стороны, я не улавливал никакого праздничного настроения.

Дело было в виновнике торжества, который не выказывал никакой радости по поводу присужденного звания, более того, на его лице была явно видна какая-то особенная озабоченность. Время от времени он выходил на улицу покурить, я делал то же самое, и на одном из перекуров мы разговорились, причем первым заговорил именно он.

«Простите, – сказал учитель, обращаясь ко мне, – но у меня такое ощущение, что мы с вами давно знакомы». Я ответил, что вряд ли нам приходилось встречаться, если только мой собеседник не любит заглянуть вечерком в «Этажи». Тот улыбнувшись ответил, что так и знал, что любит это место по-особенному и частенько там появляется. Потом он пригласил меня присоединиться к компании его коллег, но я ответил, что предпочел бы остаться за своим столиком, отговорившись, мол, не очень-то люблю компании больше трех-четырех человек. Он рассмеялся, сказав, что совершенно со мной солидарен, а когда его столик опустел, подошел попрощаться. Теперь я пригласил его составить мне компанию, мой новый знакомый сразу же согласился, и после очередной рюмки запросто пригласил меня к себе в гости.

Жил мой новый друг в одном из переулков недалеко от Исаакия, квартирка была маленькой, но в ней чувствовался какой-то особый уют, хотя присутствия женской руки явно не наблюдалось. По дороге сюда мы зашли в магазин, купили бутылку хорошей водки и пару легкого светлого пива, а придя домой, принялись за приготовление стола – отварили картошки, хорошенько сдобрили ее изрядным куском сливочного масла, посолили и посыпали укропом, открыли банку хорошей слабосоленой селедки, крупно нарезали имевшуюся дома зелень, и конечно же на столе появилась уже упомянутая мною строганина. К тому времени, как стол был накрыт по самому взыскательному вкусу, сидеть за которым вряд ли отказались бы самые искушенные гурманы, настолько он был хорош, водка в морозильнике приняла нужный градус остужения, и мы налили по первой, предварительно сделав по внушительному глотку пива.

«Знаете, мне кажется, вы заметили мое состояние в ресторане – сказал хозяин, после того, как мы выпили еще по одной и закусили – Так ли это?» «Да, – ответил я. – Вас явно что-то гнетет, но нет в этом никакого трагического оттенка, я во всяком случае ничего подобного не заметил. Скорее, и поправьте меня, если я ошибаюсь, вы размышляете над каким-то серьезным изменением в вашей судьбе». «Не зря меня потянуло к вам еще в ресторане – сказал мой изумленный собеседник после минутного замешательства, – Вы явно непростой человек, есть в вас что-то шаманское, эдакий дар убеждения и предвидения. И – да, вы абсолютно правы, у меня настоящее раздвоение личности, как сказали бы, вероятно, психологи, но разговор это долгий, так что, давайте еще по одной».

Мы выпили, закусили, на столе появилась пепельница, я угостил своего нового друга хорошей самокруткой – благо тогда уже нечего было опасаться, поскольку и границы были открыты, да и табак всякий можно было купить в городе, и он поведал мне о своей проблеме. Я с удовольствием слушал рассказ этого умнейшего человека, прекрасного педагога – а это читалось в каждом его слове, в каждой интонации – и не мог избавиться от ощущения, что стал участником чего-то особенного, необычного.

Дядюшка Лик протянул руку за портсигаром, вынул самокрутку, закурил, сделал глоток коньяку и замолчал на время, глядя в окно на ночной пейзаж.