Потом одна из женщин заговорила с ним – «хриплым дребезжащим голосом, наводящим на мысли о смерти», но с «изысканным и аристократическим акцентом, выдававшим благородное происхождение и великолепное образование!». Лавкрафт тщательно осмотрел дом и обнаружил, что он хорошо сохранился, – строение у женщин выкупило Общество за сохранение старины Новой Англии, позволив им прожить здесь остаток жизни. В итоге больше всего Лавкрафта поразил не дом, а его обитатели: «Да, это была типичная новоанглийская история упадка семьи и обнищания аристократии…»[1007]
Интересно, не задумался ли Лавкрафт, уже рассматривавший эту тему в рассказе «Картина в доме» (1920), о сходстве между Фаулерами и собственной жизненной ситуацией? Филлипсы, конечно, настоящими аристократами никогда и не были, но их положение ухудшалось не менее стремительно, чем у тех старух.Затем Лавкрафт отправился в сельскую местность на поиски фермы, построенной Таунсендом Бишопом в 1636 г. В 1692-м там жила Ребека Нерс, обвиненная в колдовстве рабыней Титубой и в возрасте семидесяти лет повешенная на холме Гэллоуз-Хилл. Он нашел и ферму, и могилу Ребеки Нерс неподалеку. В отличие от дома Фаулеров, ферма представляла собой тесное строение семнадцатого века с низкими потолками и массивными деревянными балками и навела Лавкрафта на мысль о главном различии между его любимой эпохой Августа и предшествовавшим ей периодом: «В моем воображении семнадцатый век так же полон мрачных тайн, ограничений и страшных намеков, как восемнадцатый – хорошего вкуса, веселья, изящества и красоты»[1008]
. Смотритель фермы даже разрешил ему залезть на чердак:«Все было покрыто густой пылью, и, когда сквозь приоткрытые стекла старинных окон просачивался сумеречный свет, повсюду вырисовывались причудливые очертания. Что-то свисало с изъеденной червями балки и покачивалось в такт вечернему ветерку, хотя ветер этот дул снаружи и никак не мог попасть на мрачный, всеми забытый чердак, где одни лишь тени… тени… тени…»[1009]
Тем вечером Лавкрафт вернулся в жилище Паркера и Минитер, а уже на следующий день (в субботу 14-го) поехал в Мерримак к своему юному другу (на тот момент ему было пятнадцать), журналисту-любителю Эдгару Дж. Дэвису. (Дэвис станет председателем ОАЛП в 1925–1926 гг., незадолго до «кончины» ассоциации.) Вместе они посетили кладбища в соседнем Эймсбери (где жил Уиттиер) и назавтра отправились в Ньюберипорт. Сейчас этот прибрежный город стал модным курортом, однако в 1923 г. был тихим поселением, где, как и в Марблхеде, сохранилось много древних построек. Городок оказался таким безлюдным, что Лавкрафт и Дэвис не заметили, как проехали свою остановку, а сойти они собирались в центре. Обратно до главной площади они дошли пешком, наслаждаясь атмосферой старинного и некогда процветавшего колониального порта. Вечером вернулись к Дэвису, а в понедельник 16-го Лавкрафт неторопливым путем отправился в Провиденс через Бостон и переступил порог своего дома около полуночи.
В начале июня Лавкрафт собирался съездить в Конкорд и Лексингтон, «пристанища мятежных янки»[1010]
, вместе с Эдвардом Х. Коулом, но неизвестно, состоялась ли поездка. Позже в том же месяце Лавкрафт снова посетил Марблхед. От жильцов одного особняка, открытого для посетителей, он узнал, что во время предыдущих визитов еще не увидел лучших (то есть самых старинных и хорошо сохранившихся) частей города, и решил немедленно исправить сие упущение. Лавкрафт вновь вернулся в Провиденс вечерним поездом и попал домой в два часа ночи.Затем 3–4 июля он опять оказался в Бостоне на неформальной региональной встрече клуба для всех тех, кто не смог попасть на официальный съезд НАЛП в Кливленде. На второй день журналисты-любители приняли участие в праздновании Дня независимости, а когда настало время петь гимн США, Лавкрафт спел «правильную» версию – слова застольной песни «Анакреонту небесному», на мотив которой Фрэнсис Скотт Ки и сочинил текст гимна.