Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2

«Мерзкий, дешевый, ребяческий – но сколько привлек внимания из-за выбранной тематики. А ведь дедуля еще восемь лет назад говорил своему юному внуку, чтобы тот написал такой рассказ… Стыдоба, сэр! Кое-кто не побоялся взяться за эту тему – и вот жалкая халтурная мешанина занимает почетное место, которое могло бы достаться тебе, напиши ты про динозавров!.. Черт подери, да я и сам уже подумываю, не набросать ли мне историю о яйце, хотя в таком случае из него вылупится какое-нибудь неизвестное и намного более древнее существо»³⁶.

Что ж, так и получилось. Правда, Лавкрафт, вероятно, решил, что упоминание яйца динозавра будет слишком банально, поэтому заменил его на замороженные в Арктике или Антарктике тела пришельцев. Повторюсь, это всего лишь предположение, однако мне кажется вероятным, что задумка повести родилась именно таким образом.

Важную роль в создании этого произведения, несомненно, сыграли впечатляющие картины Николая Рериха с изображением Гималаев, которые Лавкрафт увидел в Нью-Йорке за год до написания повести. Говард и сам сигнализирует о значимости художника, так как Рерих упоминается в этой истории целых шесть раз. Именно связью с Рерихом, пожалуй, объясняется одно странное место в тексте. Громадное плоскогорье, обнаруженное Дайером и Денфортом, Лавкрафт приравнивает к плато Ленг, однако в рассказе «Пес», где эта местность появляется впервые, он поместил его в Азию. Возможно, картины Рериха, словно изображавшие плато Ленг согласно представлениям самого Лавкрафта, так поразили его, что он перенес и горы (напомню, что «хребты безумия», как сообщалось в повести, выше Эвереста), и плато на скованный льдом южный континент. Сделать местом действия Гималаи Лавкрафт не рискнул, ведь на тот момент они уже были достаточно хорошо изучены, к тому же он хотел вызвать у читателя чувство благоговейного страха перед высочайшими горами на земле, о которых еще никто не знает. Поэтому он сделал выбор в пользу Антарктиды, на тот момент еще не до конца исследованной.

Некоторым нетерпеливым читателям показались избыточными приведенные научные рассуждения, особенно в самом начале повести, но они необходимы для создания реалистичной атмосферы (и рациональности поступков главных героев), благодаря чему последние главы кажутся пугающе достоверными. «Хребты безумия» написаны в стиле научного отчета, и это отличный пример утверждения Лавкрафта о том, что «только с помощью тщательно проработанной и убедительной мистификации в странном рассказе можно добиться ощущения истинного ужаса»³⁷. И в самом деле: как утверждает рассказчик, даже его повествование является всего лишь неофициальной версией труда, который вскоре опубликуют «в вестнике Мискатоникского университета».

В действительности все внимание в повести сосредоточено на Старцах. Изначально они предстают страшными существами, но в конечном счете кажутся не такими и пугающими на фоне шогготов. Как отмечал Фриц Лейбер, «автор показывает нам ужасных созданий, а затем немного приподнимает занавес, и мы видим, что существует нечто более страшное, чего боятся даже те ужасные существа!»³⁸ Правда, дело не только в этом. Старцы не просто становятся второстепенным «ужасом» повести – под конец они и вовсе перестают пугать. Изучая историю Старцев – как они колонизировали землю, строили в Антарктике и других регионах огромные города и стремились накопить знания, – Дайер постепенно начинает понимать, что Старцы во многом похожи на людей, однако ни у них, ни у нас нет ничего общего с омерзительными, примитивными и практически безмозглыми шогготами. Ближе к концу повести он видит группу мертвых Старцев, которых обезглавил шоггот. Вот этот знаменитый отрывок: