Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2

Немало разногласий вызвало одно мимоходом брошенное в тексте рассказа замечание Аптона касательно Асенат: «Больше всего она сердилась… из-за того, что родилась не мужчиной, поскольку считала, что мужской мозг обладает уникальной силой и дальновидным вселенским масштабом». Не стоит приписывать это утверждение самому Лавкрафту, ведь относится оно исключительно к Асенат (в теле которой, позвольте напомнить, находился Эфраим). Правда, десятью годами ранее Лавкрафт все-таки бросался глупыми утверждениями по поводу женского уровня интеллекта: «Женщины слишком уж склонны к детскому лепетанию… По природе своей они просты и обыденны, питают слабость к скучным реалистичным деталям и всему практическому, в них не заложены способности к художественному творчеству и истинному его пониманию»²⁶. Интересно, как он мог прийти к такому выводу, если на тот момент его опыт общения с женщинами ограничивался лишь матерью и тетушками? К 1930-м годам Лавкрафт занял более разумную позицию: «В росте влияния женщин я не вижу ничего плохого. Их традиционное зависимое положение, как мне кажется, было неестественным и навязанным под влиянием восточных традиций… Женский ум отличается от мужского, но в целом, пожалуй, не сильно ему уступает»²⁷. Не знаю, по какому поводу было сделано это высказывание, однако отношение Лавкрафта к женщинам стало более вразумительным по сравнению с его прежними словами, а также по сравнению с большинством его современников.

1933 год выдался для Лавкрафта как для писателя особенно трудным. Он изо всех сил пытался выразить на бумаге накопившиеся идеи, но у него ничего не получалось. К тому периоду относятся как минимум две работы, включая отрывок под заголовком «Книга» (такое название ему дал Р. Х. Барлоу). Точная дата написания неизвестна, однако в письме за октябрь 1933 года Лавкрафт сообщал: «В работе моей настал застой: прежние рассказы вызывают одно недовольство, а куда двигаться дальше – не знаю. В последние недели много экспериментировал с разными стилями и точками зрения, но уничтожил почти [выделено мной] все, что написал»²⁸. Возможно, одним из этих экспериментов как раз и была «Книга» – что-то вроде попытки переписать «Грибы с Юггота» в прозе. Первые три сонета цикла действительно складываются в связное повествование, после чего отрывок приобретает оттенок неопределенности, так как и в дальнейших сонетах отсутствует целостность. Лавкрафт отчаялся найти новые идеи для прозы (несмотря на большое количество неиспользованных заметок из тетради) и начал копаться в собственном творчестве в попытке обнаружить хоть какое-то вдохновение.

В том же 1933 году, по всей вероятности, был написан «Зловещий священник», представляющий собой пересказ сна, описанного в послании к Бернарду Остину Дуайеру. Дуайер взял этот отрывок из письма и дал ему название «Злобный священник», а опубликован он был впервые в Weird Tales (апрель 1939 года) под заголовком «Зловещий священник», который придумал Дерлет. В письме к Кларку Эштону Смиту от двадцать второго октября 1933 года Лавкрафт отмечал, что «несколько месяцев назад мне приснился сон про зловещего священника – он сидел на чердаке в окружении множества запретных книг»²⁹. Скорее всего, это и есть то самое сновидение из письма к Дуайеру, написанного примерно в то же время, поэтому указанная Дерлетом дата (1937 год) неверна.

Думаю, «Зловещего священника» даже не стоит обсуждать как рассказ, ведь этот отрывок не был задуман в качестве отдельной и самодостаточной истории. Некоторые образы и атмосфера напоминают рассказ «Праздник», хотя действие во сне происходит в Англии. В отличие от «Твари на пороге» и других произведений, в этом отрывке речь идет не о переносе разума, а о физическом обмене: неразумно поступив с маленькой коробкой, которую его настоятельно просили не трогать, главный герой призвал «зловещего священника» и каким-то образом обменялся с ним внешними чертами, сохранив при этом собственный разум и личность. Трудно сказать, как бы Лавкрафт развил такой необычный сверхъестественный сюжет с учетом того, что его поздние художественные работы приобрели научный оттенок.

Вокруг Лавкрафта формировалось большое сообщество поклонников и авторов «странной» и научно-фантастической литературы, и в последние четыре года жизни множество молодых людей (в основном юношей) обращались с ним как с живой легендой. Как я уже отмечал, в 1931 году Лавкрафту написал Р. Х. Барлоу, которому было всего тринадцать лет, теперь в контакт с ним вступили и другие подростки.

Среди них самым многообещающим – точнее, тем, кто действительно чего-то добился, – был Роберт Блох (1917–1994), впервые приславший Лавкрафту письмо весной 1933 года. Блох родился в Чикаго, но на тот момент проживал в Милуоки. Ему едва исполнилось шестнадцать, а журнал Weird Tales он читал с 1927 года. До конца жизни Блох был благодарен Лавкрафту за обстоятельный ответ на его «фанатское» письмо и переписку, которая продолжалась на протяжении следующих четырех лет.