Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2

На рубеже 1933–1934 годов Лавкрафт вновь приехал в Нью-Йорк, и в этот раз смог повидаться с невероятным количеством старых и новых коллег. Из Провиденса он выехал в рождественскую ночь и прибыл к Лонгам (на Западную 97-ю улицу, 230, на Манхэттене) двадцать шестого декабря в половине десятого утра. В тот день Сэмюэл Лавмэн порадовал Лавкрафта, подарив ему настоящую египетскую статуэтку ушебти (в Древнем Египте такие клали в могилу) высотой примерно в один фут (около 30 см). За год до этого Лавмэн преподнес ему еще две музейные редкости.

Лавкрафт стал чаще выходить в люди. Двадцать седьмого декабря он познакомился с Дезмондом Холлом из Astounding Stories, где тот выступал младшим редактором, – к тому времени Street & Smith возобновило выпуск журнала. (Узнав об этом в августе 1933 года, Лавкрафт почему-то посчитал, что AS будет если не целиком посвящен «странной» прозе, то хотя бы отчасти, однако в первых же выпусках оказалась традиционная научная фантастика. Предложить свои рассказы он не решился.)

Ближе к вечеру того же числа в гостях у Уондри на Хорейшо-стрит Лавкрафт познакомился с Дональдом и его младшим братом Говардом (1909–1956), и от работ последнего остался в восхищении. Говард Уондри создал эффектные и необычные иллюстрации к «Мрачной одиссее» Дональда, которые Лавкрафт уже видел в самом сборнике, но вживую они впечатлили не меньше. Он даже напишет:

«Из всей „банды“ он определенно наиболее талантливый. Рисунки неординарные, продуманные и поразили меня до глубины души. Вполне возможно, что широкую известность фамилии принесет именно младший Уондри»⁶¹.

Фрэнк Лонг вообще ставил его выше Дюрера. Преувеличение, конечно, однако он действительно был одним из ведущих художников-фантастов двадцатого века и несправедливо обделен вниманием. К тому же Говард Уондри и сам пописывал детективы, «странную» и научную фантастику (не хуже, а иногда и лучше Дональда).

Новый год Лавкрафт справил у Сэмюэла Лавмэна в Бруклин-Хайтс, где присутствовала и мать Харта Крейна, с которой они познакомились в Кливленде в 1922 году⁶². Сам же Крейн покончит с собой в 1932-м. На празднике, если верить Лавмэну, его сосед по комнате Патрик Макграт подразвязал Лавкрафту язык, разбавив его напиток спиртным⁶³. Лавкрафт об этом не пишет – да и как ему было не заметить подвоха при такой-то чувствительности к алкоголю, когда от одного запаха практически тошнит? История занимательная, но вызывает сомнения. Третьего января Лавкрафта пригласил на ужин Т. Эверетт Харре – составитель антологий, любитель поправить здоровье и хозяин очаровательного кота по кличке Уильям. Вернувшись к Лонгам, Лавкрафт знакомится с Г. К. Кенигом, «русым, юного вида немцем, крайне приятным во всех отношениях» ⁶⁴, с которым впоследствии будет переписываться.

Самым же богатым на впечатления выдалось восьмое января. Лавкрафт ужинал в клубе Players неподалеку от Грамерси вместе с А. Мерриттом; платить, судя по всему, вызвался последний.

«Он добродушен и обаятелен. Сам в теле, блондин, сильно за тридцать и поистине ценит „странный“ жанр. Знает о моих рассказах все и щедро их хвалит»⁶⁵.

Дело в том, что Лавкрафт проникся уважением к Мерриту еще после «Лунной заводи» в All-Story за двадцать второе июня 1918 года и с тех пор, если верить письмам, не упускал из виду его публикаций. Вывод о нем следует неоднозначный, но глубоко обоснованный:

«Эйб Мерритт имел все возможности стать вторым Мэкеном, Блэквудом, Дансени, де ла Маром или М. Р. Джеймсом, но так глубоко ушел под воду, что уже этого и не поймет. Для образованного и вдумчивого читателя не пишут по заученным схемам с журнальными приемами. Мерритт же проиграл, усвоив стандартный набор ухищрений, и в творчестве отныне оперирует лишь стереотипами бульварного чтива. В работах Мэкена, Дансени, Джеймса не найти этих заученных клише, и поэтому на их фоне целый стеллаж всевозможных грошовых „Кораблей Иштар“ и „Ползи, тень, ползи!“ ничего не стоит» ⁶⁶.