Лавкрафт: История Жизни

основополагающей для его эстетического развития: " Тысяча и одну ночь". Сложный

вопрос, какое именно издание Лавкрафт читал. Экземпляр, найденный в его библиотеке,

- The Arabian Nights Entertainments под редакцией Эндрю Лэнга (Лондон: Longmans, Green,

1898), - был подарен ему матерью. Сейчас ясно, что Лавкрафт не мог читать это издание

- которое, по словам Лэнга, он перевел (и, скорее всего, подверг цензуре) с французского

варианта Галлана, - в пять лет. В то время существовало немало конкурирующих

изданий "Тысяча и одной ночи", и не последним из них, разумеется, был ключевой

перевод сэра Ричарда Бертона в 16 томах (1885-86 гг.). Его Лавкрафт, определенно, тоже

не читал, поскольку этот перевод без купюр обнаруживает, - как немногие переводы до

того, - насколько на деле непристойны "Арабские ночи". Мое предположение: Лавкрафт

читал перевод Эдварда Уильяма Лэйна, который часто перепечатывали в конце

девятнадцатого века.

Но это не суть важно; гораздо существенней воздействие этой книги на Лавкрафта:

...сколько же воображаемых арабов породили "Арабские ночи"! Уж мне ли не

знать, ведь с пяти лет я был одним из них! Тогда я еще не наткнулся на греко-

римские мифы, но нашел в "Арабских ночах" Лэнга врата к блистающим

видениям свободы и чудес. Тогда-то я и придумал себе имя Абдул Альхазред, и

заставлял мать водить меня по всем лавкам ориентальных безделушек и

устроить в моей комнате арабский уголок.

По крайней мере, два утверждения здесь неверны. Во-первых, как уже отмечалось,

Лавкрафт в то время не мог читать "Тысяча и одну ночи" Лэнга. Во-вторых, проблема с

имени Абдул Альхазред. Другое письмо проливает на нее свет:

Я не могу точно припомнить, откуда взялся Абдул Альхазред. Смутное

воспоминание связывает его с неким взрослым - между прочим, семейным

адвокатом, но не помню, попросил ли я его придумать для меня арабское имя

или просто попросил его покритиковать сделанный мною выбор.

Семейного адвоката звали Альберт А. Бейкер; он был опекуном Лавкрафта до 1911 г.

Его (если действительно его) выдумка крайне неудачна с точки зрения арабской

грамматики, поскольку в ней удвоен артикль: Абд ул Альхазред. Правдоподобней бы

выглядело Абдел Хазред, хотя это не так благозвучно. В любом случае, как мы еще

убедимся, имя `прилипло'.

Если "Арабские ночи" и не четко направили Лавкрафта в сторону царства фантазии, то

определенно не помешали его движению в том направлении. Часто не замечают, что

лишь сравнительно малая часть сказок из "Тысяча и одной ночи" действительно

волшебна; даже прославленная история Синбада - по большей части о путешествиях и

приключениях. Разумеется, в них говорится и о гробницах, могилах, пещерах,

заброшенных городах и иных вещах, что составили важные элементы воображаемого

ландшафта Лавкрафта; но мы по-прежнему в царстве легенды, где сверхъестественное

выглядит, скорее, не пугающим попранием законов природы, но чудом, которое

принимают почти как должное.

Иное могло окончательно `подтасовать карты' в пользу литературы ужасов - внезапное

открытие Лавкрафтом книги "Сказание о старом мореходе" Кольриджа с

иллюстрациями Густава Доре, на которую он наткнулся в возрасте шести лет в чужом

доме. Вероятно, то было первое американское издание поэмы с иллюстрациями Доре, -

"Сказание о старом мореходе" (Нью-Йорк: Harper&Brothers, 1876), выдержавшееся

множество переизданий. Вот какое впечатление поэма и иллюстрации к ней произвели

на маленького Говарда:

...вообразите высокую, роскошную викторианскую библиотеку в доме, куда

иногда заходил вместе с матерью или тетушками. Мраморный камин -

толстая медвежья шкура на полу - бесконечные книжные полки... Дом

взрослых, так что внимание 6-летнего гостя вполне естественно блуждает