Лавкрафт: История Жизни

В результате график Лавкрафта оказался полностью сорван. Даже до того, как Энни

попала в больницу, ее болезнь (которая к 17 февраля приобрела серьезный характер)

привела к тому, что у Лавкрафта совершенно не было "времени быть кем-то, кроме как

комбинацией сиделки, лакея & мальчика на побегушках"; затем, после помещения в

больницу, дела пошли еще хуже. Но он замечает любезно: "Но моей тетушке приходилось

чертовски хуже, чем мне!" Далее он горестно констатирует: "Мои собственные планы

полностью пошли к чертям, & я почти на грани нервного срыва. Мне так трудно

сосредоточиться, что меня требуется примерно час, чтобы сделать то, что я обычно делаю

за пять минут, - & мое зрение ведет себя дьявольски". Погода не улучшала ситуацию - до

самого июля было аномально холодно.

Болезнь и пребывание Энни в больнице выявили печальное состояние семейных

финансов. В этом можно наглядно убедиться, читая один из печальнейших документов,

когда-либо написанных Лавкрафтом, - дневник, который он вел в отсутствии Энни и

который он приносил ей раз в несколько дней, чтобы отчитаться о своих действиях. Среди

постоянных упоминаний "возни с перепиской" (своею и Энни) и периодических попыток

заниматься литературными обработками мы находим неприкрашенный рассказ о

рискованном состоянии семейных финансов (еще сильнее ухудшенном больничными

расходами, наймом сиделки и о суровой экономии - особенно в пище, - которую Лавкрафт

был вынужден практиковать.

20 марта мы узнаем, что Лавкрафт вернулся к дурной привычке времен Клинтон-стрит -

к питанию холодными консервами, - ибо он специально упоминает "эксперимент с

нагреванием" банки чили кон карне. Дальше - хуже. 22 марта "роскошная трапеза" состояла

из нескольких вареных яиц и половины банки тушеных бобов. 24 марта Лавкрафт

вынужден использовать консервированные продукты, которые пролежали, как минимум,

три года с тех пор, как их привезли с Барнз-стрит. Среди них были Zocates (род

консервированного картофеля), Protose (неизвестный мне продукт) [вегетарианское

блюдо, заменитель мяса, из арахисового масла, кукурузного крахмала, овощей и т.д. - прим.

переводчика] и даже какой-то консервированный серый хлеб. 26-го он делает

картофельный салат с zocates, старым майонезом и солью; найдя его "слегка безвкусным",

добавляет он немного кетчупа - "который дал абсолютно прекрасную & очень аппетитную

смесь". С 29 марта он начинает понемногу использовать старый кофе марки Chase &

Sanborn, у которого заканчивался срок годности, хотя лично предпочел бы марку Postum.

30 марта обед состоял из холодных хот-догов, бисквитов и майонеза.

10 апреля Лавкрафт на пробу вскрыл жестянку какао Rich's Cocoa, пролежавшую десять

лет, и обнаружил, что оно "приобрело землистый вкус": "Однако я так или иначе его

израсходую". Он был верен своему слову: следующие три дня он смешивал его со

сгущенным молоком и решительно выпивал. Позже он нашел на верхней полке кухонного

шкафа жестянку Hershey's Cocoa, почти полную емкость с солью, привезенную с Барнз-

стрит, и банку нарезанной кубиками моркови Hatchet и установил, что их можно

использовать, а также начал есть консервированный хлеб, который выглядел приемлемо.

О последствиях всей этой экономии и поедания старых и, вероятно, испорченных

продуктов можно только догадываться. Ничего удивительного, что 4 апреля Лавкрафт

признавался, что к середине дня почувствовал себя настолько усталым, что ему пришлось

прилечь отдыхать вместо того, чтобы пойти на улицу, а 13 апреля, подремав, он

обнаруживает, что "слишком слаб & сонлив, чтобы что-то делать". Разумеется, следует

подчеркнуть, что его питание в тот период не отражает его обычных пищевых привычек,

хотя и они были достаточно аскетическими. Чуть позже я расскажу о них.

Как я уже упоминал, одной из обязанностей Лавкрафта во время болезни Энни было

ведение ее корреспонденции. В Провиденсе у нее было множество друзей, с которыми она

общалась лично или через переписку; когда они узнали, что она в больнице, они прислали

множество открыток с соболезнованиями. Лавкрафт счел себя обязанным ответить на

каждую открытку, благодаря за беспокойство и сообщая новости о состоянии Энни.

Одним из адресатов, с которым в результате возникла довольно затейливая переписка -

или который, как минимум, вдохновил Лавкрафта на серию совершенно очаровательных

писем, - была Мэрион Ф. Боннер, которая проживала в Арсдейле, в доме 55 на Уотермэн-

стрит. Боннер, кажется, знала Энни, по крайней мере, со времен переезда в дом 66 на

Колледж-стрит (это было совсем недалеко от ее жилья); в своих воспоминаниях она

заявляет, что часто бывала в их доме. Но если Лавкрафт и посылал ей какие-то письма до

болезни Энни, они не сохранились.