Лавра

Водитель, подкативший к островку на площади, взял нас безропотно. Мы ехали пустынными улицами, не торопясь за мостами: Нева еще не тронулась. Пожилой водитель не оборачивался. Следя за дорогой, он фыркал и крутил головой. "Везде нагородили, черти! Не пройти, не проехать", - круто забирая на повороте, он объезжал перегороженное. Замысловатым маршрутом - мимо Чернышевской, в объезд к Преображенскому и снова по набережной - мы двигались к Кировскому мосту. Перемахнув через Неву, машина неслась вперед. У основания поперечного проспекта, на котором, видный издалека, стоял наш с Митей покинутый дом, висел знак объезда. В который раз чертыхнувшись, водитель завертел головой высматривал новый маршрут. В прореху между двух сидений я выглянула вперед за лобовое. Продолговатые фигуры, отбрасывающие длинные тени, стояли над ямой, вырытой поперек. Громадный костер, разложенный на дне, плясал языками пламени. На треноге, расставленной над огнем, висел огромный котел. Белый пар подымался от варева, уходил в открытое небо. Дорожные рабочие, стоявшие у огня, шевелили в котле баграми. Сладковатый запах смолы проникал сквозь глухие стекла. Вынимая концы багров, рабочие стряхивали распущенную смолу, пробуя на вязкость. Вдыхая сладкое, я вспомнила детский вкус: играя во дворе, мы жевали вар. Быстрая судорога прошла по деснам, словно жуя, я тянула зубы из вязкого. "Помните?" - глотая смоляную слюну, я обернулась к отцу Глебу. Будто не слыша, он смотрел вперед остановившимся взглядом. "Вот оно, - его рот дернулся, - так и мы с тобой, так и над нами..." Красноватые огненные тени прошли по его лицу. "Со мной?" - я переспросила, не понимая. Высоким, хрипловатым смехом он рассмеялся и повернулся ко мне. "Видишь, как оно выходит, Бог указует", - под тяжестью неведомых грехов он вжимался в сиденье, отодвигаясь от меня. Зубы, застрявшие в сладкой смоле, разомкнулись с трудом. Водитель, выбравший новый маршрут, круто забирал влево. Опустив глаза, я ехала мимо высокого дома, в котором, невидная из машины, пустовала никуда не исчезнувшая мастерская. "Нет, - я сказала, - нет, надо мной - за другое". Отец Глеб усмехнулся и махнул рукой.

Муж не проснулся. Измученный постными службами, он застонал, когда я заглянула, и, пробормотав неразборчивое, ткнулся в подушку. "Ну, что ж, чайку?" - входя в привычную роль хозяйки, я приглашала гостя на кухню. За чаем мы разговаривали весело, словно новые роли, опробованные в сегодняшней комнате, сблизили нас, как общая радость.

Сейчас я уже не вспомню, с чего повернулся разговор. Может быть, я, перебирая маршрут, упомянула о мостах, по которым мы ехали, а может быть, повода не было вовсе, но отец Глеб, внезапно ставший совершенно серьезным, заговорил о странности, которая если и не бросается в глаза, то, во всяком случае, открывается внимательному наблюдателю. "Ты заметила, - он спрашивал доверительным тоном, - большевики, поменявшие старые названия, кое-что все же не тронули: Тучков мост, Апраксин двор... Вслушайся". Я вслушивалась, недоумевая. "Когда-то давно, когда я примеривался писать, я собирал материалы, у меня до сих пор - картотека, карточки, десятки ящиков по различным вопросам, рассортировано по темам, хоть завтра - за диссертацию". Он говорил, все больше воодушевляясь, словно теперь, связанная общей, чаемой радостью, я становилась своей.

Ссылаясь на материалы, накопленные в ящичках, он рассказывал о тайных ложах, о мировом заговоре, оказавшемся сильнее, долговечнее и выносливее всяческих кровавых катаклизмов. По его словам выходило так, будто революционные события явились следствием успешной и тайной деятельности всесильной организации, берущей свое начало в прошлом веке, подмятой и оседланной большевиками, но успешно мимикрировавшей в советские годы и никуда не исчезнувшей. Больше того, добившаяся частичного успеха - отец Глеб назвал его успехом на одной шестой, - всесильная организация положила глаз на весь мир - замахнулась на мировое господство. "КПСС?" - я спросила, недоумевая. С некоторой натяжкой деятельность КПСС прослеживалась от разночинцев. Отец Глеб покачал головой. Бегло перечисляя дореволюционные названия, он продолжил свою мысль, вылавливая из множества переименованных улиц и мостов те, что остались нетронутыми: приводил им в соответствие фамилии виднейших закулисных деятелей, казалось бы, не имевших прямого отношения к большевикам. "Все это - хитрость и одна видимость, на самом деле и эти, и большевики - заодно. Точнее говоря одно". Наконец произнеся название организации, он огляделся, словно опасаясь тайных наблюдателей.